Лили Сен-Жермен - Пугливая

— Хорошее поведение, — закатив глаза, говорит Мартинес. — Обалдеть, Бентли. Ты и впрямь их одурачил.

Я крепко сжимаю в руке письмо.

— А?

Мартинес кивает подбородком на зажатый у меня в ладони конверт.

— Досрочное освобождение за хорошее поведение. Тебе есть куда пойти, мальчик?

Забавно, что он называет меня мальчиком, потому что мне уже двадцать пять, и я давным-давно не мальчик. От дерьмовой жизни быстро взрослеешь. Если попав в тюрьму, ты еще не мужчина, то ты, черт возьми, точно им станешь, когда выйдешь.

— Э-э… — я не могу связать и двух слов.

Такое чувство, что из меня только что вышибли всё дерьмо. Когда я вскрываю письмо и пробегаю глазами распечатку, то едва могу разобрать, о чем в ней говорится. Может, оно написано по-китайски, кто знает. Не потому, что я не умею читать — в школе я был круглым отличником, хотя и доставлял хлопот своим учителям — просто я не могу поверить в то, что сказал Мартинес.

Наконец-то я сваливаю из этой дыры.

Я получил условно-досрочное освобождение.

Кэсси. На мгновение я представил себе ее. Как я её целую. Трахаю на заднем сиденье моей машины, посасываю ей шею, слыша, как она тихонько стонет подо мной от удовольствия. То, как при взгляде на меня раньше загорались ее глаза.

Но потом я вспоминаю, как видел ее в больнице, в последний раз перед тем, как меня арестовали и бросили мою жалкую задницу в тюрьму. Когда наши взгляды встретились над ее впавшей в кому матерью, глаза Кэсси уже не загорелись. Господи, Кэсси, если бы ты только знала, как, черт возьми, я сожалел обо всём, что сделал.

В субботу я отсюда сваливаю. Через три дня.

В глубине души я чувствую, что не готов. И даже если мне жутко хочется выбраться из этого клоповника, проблема в том, куда я отсюда пойду. Я уже подумываю о том, не зарезать ли здесь кого-нибудь, чтобы мне не возвращаться в Ган-Крик и не встречаться с Кэсси и шерифом Кингом.

Напротив меня сидит охранник Рэмзи, тощий мужик лет пятидесяти в очках с толстыми стёклами и с пигментными пятнами на руках. Он выглядит не лучше, чем я себя чувствую, и это о многом говорит.

Если ты сдашься, или если тебя здесь долго продержат, то это место тебя сломает. За вождение в нетрезвом виде, повлекшее тяжкие телесные повреждения, меня приговорили к девятнадцати годам. Поэтому тот факт, что сейчас меня освобождают условно — это гребаное чудо. Я ещё не отсидел и половины срока.

Что касается удачи, я почти исчерпал лимит, но в моем случае единственным проблеском надежды оставалось то обстоятельство, что, хотя моя тупая, обдолбанная задница и слетела с дороги в реку на огромной скорости и с не пристёгнутым пассажиром, у меня всё же оказалось абсолютно чистое досье. Ни одного привода.

Шериф Кинг надавил на все суды, чтобы мне дали максимальный срок, и я не виню этого парня. Технически, я убил его жену, но она по-прежнему остаётся в вегетативном состоянии, когда не может ни есть, ни говорить, ни что-либо делать. Она даже не может себя убить, чтобы спастись от того, что я с ней сотворил. Теперь она просто мешок с костями, пролежнями и утками, и всё потому что я оказался настолько глуп, что сел за руль пьяным и обдолбаным, и помчал по шоссе.

Охранник Рэмзи откашливается, глядя на меня сквозь толстенные стёкла своих очков и, откусив бутерброд, начинает его жевать.

— У тебя уже есть что-нибудь на уме, парень?

Я качаю головой.

— Нет, сэр.

Он откидывается на спинку стула и, сняв очки, потирает переносицу. Рэмзи выглядит смертельно уставшим. Старше своих лет. Он постаревший и измученный от пребывания в подобном месте. Его сэндвич пахнет старой засаленной колбасой.

— Ты читал условия твоего условно-досрочного освобождения? — спрашивает он.

Я киваю, потирая рукой лицо. Бритвы здесь всегда чертовски тупые. Какой смысл бриться, когда у тебя всё равно остается лёгкая щетина? Но в то же время, если не бриться каждый день, то в результате твоё лицо зарастёт густой бородой. Здесь никому не нужны лишние волосы, только столько, сколько это необходимо. Я видел парней, у которых на голове не хватало кусков кожи, потому что они не хотели расставаться со своими сигаретами, и кто-то решил выдрать им за это волосы.

— Ты едешь домой. Устраиваешься на работу. Каждую неделю отмечаешься в Управлении шерифа. И если, сынок, ты этого не сделаешь, твоя задница так быстро вернется в эту чертову камеру, что ты решишь, будто тебе всё это только приснилось.

Я киваю, сжимая и разжимая кулак.