Зои Стейдж - Молочные зубы

Они играли в футбол – эту игру правильнее было бы назвать «ногомячом», потому как в ней надо бить ногой по мячу, – но тут пошел дождик, и им пришлось вернуться в дом. Мама, похоже, обрадовалась ей и улыбнулась.

– Вот и ты, – сказала она, будто не наблюдала за Ханной через окно.

На столе перед ней лежала всякая всячина для рукоделия: ножницы, нитки, кусочки ткани и войлока, а также баночка с пуговицами. Они с папой оставили обувь у входной двери и неторопливо подошли ближе, посмотреть, что мама собралась делать.

– Что-то шьешь? – спросил папа.

– Я подумала, нам не мешает кое-что смастерить всем вместе , – ответила мама и повернулась к Ханне. – Из твоей книги я узнала, что Ночной Бормотунчик состоит из всяких обрывков и клочков, и принесла их сюда. И не забыла нитку с иголкой. Теперь, как мне кажется, мы могли бы сделать тебе собственного Ночного Бормотунчика.

У Ханны загорелись глаза. Она повернулась к папе; он, должно быть, думал о том же, что и она: неужели это действительно мама? Неужели ей пришла в голову хорошая мысль?

– Это же фантастика, älskling , – сказал он и поцеловал маму в здоровую щечку.

У родительницы больше не были перебинтованы руки и ноги, и для Ханны это стало знаком того, что она практически пришла в норму. Настало время подумать, что делать дальше, чтобы осуществить еще лучший и масштабный план нападения. На месте мамы она, пожалуй, злилась бы немного дольше. Вполне возможно, родительница замышляла какую-то месть. Ханна, конечно же, на всякий случай за ней приглядит, однако в присутствии папы ей ничего не грозило, и она ужас-ужас как хотела, чтобы у нее был собственный Бормотунчик.

Она взобралась на стул, папа сел рядом и протянул руку к кусочкам войлока и ткани.

– Ну, что будем делать? С чего начнем? – спросил он.

– Для начала пусть Ханна выберет ткань, из которой мы сошьем тельце. У нас есть старые голубые джинсы, носок со снежинкой, войлочный…

Ханна схватила несколько лоскутов голубых джинсов. Они были мягкие на ощупь и так полиняли, что приобрели серый цвет. Но что важнее, принадлежали когда-то папе, пока он не укоротил их, превратив в шорты.

– Какую форму ты предпочитаешь? Круг? Овал? Квадрат? Прямоугольник? – спросила мама.

Ханна нарисовала пальцем в воздухе фигуру.

– Значит, прямоугольник… Со скругленными углами?

Мама засыпала ее вопросами. В кои-то веки девочка не возражала и с величайшим удовольствием кивала или качала головой, показывая то на одно, то на другое и мгновенно принимая решения. Мама шила, Ханна выбирала, а папа помогал тем, что вырезал большими ножницами детали.

В качестве глаз мама пришила Бормотунчику почти одинаковые пуговицы, вместо носа приладила еще одну, в виде крохотного купола, но на все вопросы про рот девочка отвечать отказалась. Нет, нет и нет. Рот ему точно не нужен. Чтобы сделать ножки, она выбрала два небольших желтых помпончика от шапочки, которую носила, едва начав ходить. Папа сложил вдвое несколько полосок красного войлока, соорудил из них худосочные ручки, мама пришила их к туловищу и добавила внизу две ладошки из голубого фетра, больше похожие на большие перчатки.

Когда все было почти готово, мама повернула Бормотунчика к Ханне правой стороной, позволила набить сухой черной фасолью и зашила.

Ханна скатала носок со снежинкой, водрузив Бормотунчику на голову на манер зимней шапки, и мама с папой страшно умилились тому, насколько замечательной это оказалось идеей. Ей было так хорошо, что хотелось ненадолго уйти в себя, отдавшись этим эмоциям, но она боялась что-нибудь упустить. Мама пришила шапочку к голове, чтобы та не сваливалась.

Когда она закончила, Ханна поставила Бормотунчика на ножки, потом опустила на попу, и он красиво сел под весом набитого фасолью тельца. Взяла его за ручки, свела их вместе и поцеловала в нос – как же он ей нравился! Потом Бормотунчик прошептал ей на ушко свое имя – Ског, так на шведском называется лес. Девочка захихикала, взяла его на руки, будто ребенка, его головка закачалась из стороны в сторону, и она услышала его болтовню.

– Ну что, нравится тебе маленький друг? – спросил папа.

В ответ Ханна поцеловала Скога в животик. Потом взяла его, вытянула руки и принялась танцевать по комнате, издавая звуки, в ее представлении казавшиеся песней.

Папа стоял за маминым стулом, и они наблюдали за ней с застывшими на губах улыбками. В другой раз Ханна, вероятно, побежала бы вприпрыжку наверх, в свою комнату, но теперь, когда у нее есть Ског, ей было все равно.