Джеймс Кейн - Почтальон всегда звонит дважды [сборник litres]

Ник ничего не замечал. Мы проехали небольшой летний поселок на озере Малибу; там в клубе вовсю танцевал народ, а по озеру катались на лодках парочки. Я их громко приветствовал. Ник подхватил. Мне до них дела не было, просто хотелось лишний раз на пути засветиться, на случай, если станут проверять.

Начался первый подъем, длиной мили где-то три. Я заранее научил Кору, как вести машину. Почти все время мы ехали на второй передаче. Отчасти из-за того, что каждые пятьдесят футов дорога круто изгибалась, и ей все равно пришлось бы переключаться. А отчасти для того, чтобы мотор нагрелся. Мы хотели все предусмотреть, ведь вопросов будет немало.

Потом Ник увидел, что за окном темнота, и ни черта нет, кроме гор, – ни домов, ни огней, ни заправок, вообще ничего, – сразу очухался и начал возмущаться.

– А ну, давай, давай! Поворачивай! Черт, мы заблудились!

– Ничего не заблудились! Я знаю, куда еду. Это дорога на пляж Малибу. Ты забыл? Я говорила, что хочу заехать.

– Едь потише!

– Я и так тихо еду.

– Едь совсем тихо! А то еще убьемся.

Мы одолели подъем и начали спускаться. Кора заглушила мотор. При выключенном вентиляторе он и так быстро греется. В конце спуска снова его завела. Я посмотрел на указатель температуры – почти зашкаливал. Пока машина шла в гору, температура поднялась еще.

– Так точно, сэр!

Это был наш условный сигнал. Услышав такую фразу, никто не заподозрит неладное. Кора съехала с дороги. Рядом лежал глубоченный овраг – такой, что и дна не видно. Футов пятьсот, наверное.

– Пусть мотор немного остынет.

Ник воскликнул:

– Ого, Фрэнк! Гляди-ка на градусник!

– С-скоко там?

– Ого! Того и гляди закипит!

– Пуссь его кипит!

Я поднял гаечный ключ, который приготовил заранее. Но как раз в это время вдали показались огни. Пришлось ждать, пока машина проедет.

– Давай, Ник, споем!

Ник осмотрел пустынную местность. Настроения петь у него, видно, не было. Он открыл дверь и вылез. Мы сидели и слушали, как его рвет. И как раз в это время проехала та машина. Я посмотрел на номер, чтобы он отпечатался в мозгу. И расхохотался. Кора обернулась ко мне.

– Отлично! Пусть запомнят картину: когда они проезжали – оба парня были живехоньки.

– А ты номер запомнил?

– Два-эр, пятьдесят восемь, ноль один.

– Два-эр, пятьдесят восемь, ноль один. Два-эр, пятьдесят восемь, ноль один. Все. Я теперь не забуду.

– Хорошо.

Появился Ник. Ему как будто стало лучше.

– Слыхали?

– Что?

– Когда вы смеялись… Эхо. Тут шикарное эхо.

Ник выпустил высокую трель. Он не пел, а просто взял высокую ноту, как на пластинках Карузо. Потом оборвал ее и стал прислушиваться. И правда, скоро она вернулась и оборвалась.

– Похоже?

– В точности как ты, приятель.

– Ей-ей! Здорово!

Он постоял минут пять, испуская трели и прислушиваясь. Раньше-то Ник не знал, как звучит его голос. Он радовался, словно обезьяна, впервые увидавшая себя в зеркале.

Кора смотрела на меня. Настало время действовать. Я изобразил пьяное негодование:

– Как-кого черта? Нам што, делать нечего, как слушать всю ночь твои вопли? Давай залазь. Поехали.

– Пора ехать, Ник.

– О’кей, о’кей.

Он залез в машину, но тут же высунулся в окно и испустил еще одну трель.

Я расставил ноги, и, пока он не выпрямился, ударил гаечным ключом. Голова треснула, я почувствовал, как пробил ее. Он обмяк и свалился на сиденье, согнувшись, – так кошка сворачивается клубочком.

Пока Ник перестал дышать, прошла, казалось, целая вечность. Кора издала странный всхлип, перешедший в стон. Потому что в этот миг эхо вернуло его голос. Оно взяло такую же высокую ноту, и так же вибрировало, и так же оборвалось.

Мы не разговаривали. Что делать – Кора знала. Она перелезла на заднее сиденье, а я – на переднее. Я посветил фонариком на гаечный ключ. На нем было немного крови. Я откупорил бутылку вина и стал лить на ключ, пока не смыл кровь. И облил вином Ника. Потом обтер о его сухой рукав ключ и отдал Коре. Она положила его под сиденье. Тогда я намочил вином и рукав, стукнул бутылку об дверь и бросил рядом с Ником. Завел машину. Немного проехав, включил вторую передачу. Сбросить машину здесь я не мог. Нам предстояло спуститься следом, а если здесь так глубоко, можно и покалечиться. Я медленно ехал на второй до места, где овраг поднимался и был уже не глубже пятидесяти футов. Я съехал к обрыву, поставил ногу на тормоз и взялся за ручник. Как только переднее правое колесо повисло в воздухе, я затормозил. Машина встала. Этого я и добивался. Зажигание по плану выключать не следовало, однако мотор должен был заглохнуть – пока мы делаем то, что нужно.