Елена Маврина - Могрость

Земля дрогнула от раската, блеснула молния. Небо втянуло смерчем ветер, бурля тучами, низвергая на землю удар. Гром прошел сквозь тело, остановив на миг сердце, и ужас, и крик. Хлынул ливень. Аня оттолкнула Сыча от гаснущего пламени, свирепо набрасываясь ударами. Тот пошатнулся, принюхался и одичало ринулся, впиваясь мертвой хваткой в шею. Аня заскользила по грязи, утягивая противника в свалку покрышек. Удавка его рук смыкалась, дождь размывал взгляд – Аня незряче барахталась, срывая с его шеи кулон, царапая израненными пальцами оскалившееся лицо. Сыч больше не напоминал Костю Сычева, угрюмого и молчаливого, олицетворяющего контроль. Он натужно сопел, выпучив круглые глаза, подчиняясь хищным рефлексам. Перед Аней запрыгали пунцовые точки, и в той кровавой россыпи оскаленную физиономию Сыча снес удар. Аня закашлялась, схватилась за горло. Жадно глотнула едкий воздух. Гарь отравляла горечью, отторгалась спазмами. Дышать, дышать, лишь бы дышать.

Слабый хлопок по щеке. Аня открыла глаза, смутно понимая, что её свалил обморок. Над ней склонился Байчурин, испачканный сажей и с кровоточащим порезом на лбу. Он что-то спрашивал – она мотала непонимающе головой. Байчурин отдалился, устремляясь на лай. Натравленный Гром, свирепо вздрагивал и прыгал, не позволяя Сычу шевельнуться. Байчурин подхватил с земли секиру и потянул за шкирку избитого Сыча, волоком возвращая к тлеющему стволу дерева. Он прислонил его к истлевшей коре, выровнял окровавленную голову, а затем замахнулся – и Аня зажмурилась. Удар рассек древесину. Она в ужасе распахнула глаза: Байчурин рубил над рыдающим Сычом дерево. Дым обретал очертания, сбивался в сумрачные образы.

Аня поплелась к Байчурину, огибая протянутые руки призраков, их шипящие проклятия и безглазые лица. В отдалении всхлипывал заплаканный Витя. Гриша зажимал уши руками, роняя на неразборчивом диалекте слова.

– Оставь их! – крикнул Байчурин, замахиваясь.

Хрясь – брызнули искрами щепки. Сыч поскуливал, закрывая опухшее лицо.

– Нам не выжить? – спросила Аня, наблюдая сквозь стену ливня, как лесничий опять и опять полосует секирой дерево.

Пламя давно угасло. От войнугов среди мусора остались обугленные корни и кости жертв.

– Его нужно подсечь. – Байчурин приложился секирой к стволу. – Подсечь, чтоб высохло. Там гниль внутри. Яд. Они бредят, – пояснил при взгляде на мальчишек. – Поможешь?

Аня проследила за его взглядом и опознала в траве топор. Рука неуверенно сжала деревянную рукоятку, вес стали пошатнул равновесие.

– Корни руби! – перекрикивал Байчурин скрежет призраков. – Весь яд – в них!

Гроза унялась. Мерный дождь шумел ненастьем, смывая дым и скрежет, затапливая ложбину. Удары звенели глухо, трещала кора. Деревья ратью сокрыли исход сражения.

Три месяца спустя.

Последняя неделя лета засушливо золотила травы. Послеобеденная жара рассеивалась ветвистыми тенями кладбища. Аня шагала по глинистым тропам, впервые радуясь непроницаемой тишине. Покой обыкновением жил в ровном дыхании, и только где-то на задворках памяти вздрагивали отголоски чудовищных испытаний.

Она обогнула братскую могилу, миновала разросшийся куст шиповника и уперлась взглядом в три красногранитных надгробия. К ней лицом задумчиво сидел Байчурин. В застегнутой черной ветровке он выглядел простуженно и бледно. Аня невольно взглянула на шифоновые оборки сарафана, потерла озябшие плечи. Могильные плиты холодили взгляд.

– Я боялась, что вы уехали, – обратилась она, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Три надгробия белели его фамилией. – Землянка заперта.

Байчурин в сутулом трауре кивнул медведем. Со стрижкой ежиком и выбритым лицом он казался незнакомцем, лапищи покоились замком на коленях.

– Извини. Мысли лезут. – Он посмотрел на нее, улыбаясь сжатой линией губ. – Я бы не уехал, не поговорив.

Аня тоже улыбнулась, гораздо открытие и непринужденнее, хотя и волновалась от наболевших вопросов.

– Как брат? – спросил Байчурин, угадывая в ней замешательство.

– Ох, Витя весь в заботах. Он поступил в вуз. Не верится просто! В Воронеж. Лесотехническая академия, да. – Она разгладила складку на оборке подола, не зная, чем занять руки. – Правда, сначала порывался уехать в Архангельск, потом – в Сыктывкар. Витя… – объяснила все сложности именем. – Когда уступили его планам, он согласился остаться с нами. Ну как с нами, – сожалела, – намерен жить в общежитии. Я переживаю…