Елена Маврина - Могрость

– Так и знал! – крикнул Сыч, двигаясь по ложбине со стороны холма. – Не уймешься?

Сыч заявился без ружья, но ярость внушала ему уверенность. Отступать некуда. Монстров – десятки.

– Где твой брат? – спросил он, минуя кордон тварей.

Аня вскрикнула, бросилась бежать. Удар мощных лап оттолкнул ее, Сыч схватил за волосы, рывком разворачивая, – наотмашь влепил пощечину. От звенящей боли Аня зашаталась, хватаясь за шрам на щеке.

– Ты оглохла?

Следующий удар пришелся в живот.

Она согнулась, упала на колени. Перед глазами потемнело от боли.

– Испортила тут всё! Сука!

Аня сжалась на земле, сквозь обездвиживающие рези отвечая:

– Витя не знает. Я одна. Одна.

Его синие кроссовки мелькали полосами. Аня пыталась приподняться, но Сыч толкнул ее носком, вынуждая бессильно упасть на бок.

– Ему не сбежать! Втемяшь уже. Пусть хоть в монастырь прячется, от такой вины не отмыться никому, – разъярялся, – никому в роду. Она уже в его крови, в его костях. Ты ведь знаешь?

– Это не приговор. Дина…

– Заткнись!

Сыч нервно расхаживал. Войнуги рычали, рыли лапами землю, слизывали бензин. Он прикрикнул на них, выругался:

– Жаль они не жрут людей. Только червей здесь роют. Падальщики. Он оглянулся в сторону холма. – Мы тебя порядочно поискали. – Сыч громко позвал: – Ярмак!

Аня, покачиваясь от тошноты, села. Тело болезненно ломило, она прижимала руку к животу, избегая глубоких вдохов. Из зарослей неспешно появился Ярмак. Он избегал ее мутного взгляда, отряхивая светлую футболку от желтой пыльцы. Ружье болталось за спиной с игрушечной небрежностью. В движениях Ярмака сквозила робость.

– А тот где? – гаркнул Сыч.

– Муха в машине. На стрёме.

Белобрысое лицо Ярмака багровело волнением. Мысленно Аня сейчас ударяла в него прикладом.

– Дебилы. Лопата в багажнике?

Ярмак замотал отрицательно головой.

– Супер! Мне ее здесь бросить? – Сыч гадливо посмотрел на Аню.

Войнуги обнюхивали новоприбывшего, и Ярмак озирался.

– Так, может, ее к той, к школьнице, – пролепетал испуганно. – Пусть посидят пока в твоем погребе.

Сыч мотнул головой, закусывая губу и подергивая от нетерпения рукой.

– Я ее сейчас прикончу. – Он склонился, всматриваясь Ане в глаза. – Допрыгалась? – Потянул за волосы, принуждая смотреть на него. – Я им твердил, – указал пальцем в землю, – ты вынюхаешь. Твоя тетка была такой же. Упертой стервой. Надоумила дядю рыться в лесу.

– Он предал ее.

– Ага. Предатель – в самую точку. Брат ему доверял. Доверял. А он! – Сыч взглянул на Ярмака обиженно. – Он узнал о могрости и созвал полмира. Возомнил себя благодетелем! Искоренителем зла!

– Что?

– Эге ж. Папаша мой стерег могильник с пятнадцати лет. Глотов чистеньким ходил, бизнес сколотил. А могилы рыл младший братец! Выламывал косточки, нес к дереву и зарывал слуг – им не вздремнуть уже. Нам всем прорости войнугами. Мне, твоему брату. Как папаша мой, выискивать новых жертв. Он выпрашивал пощады у нечисти властной, и меня приучил. Мать даже не вступилась. Приезжаю в грязи, рыдаю, а она: «Вот ты поросеночек!» – съязвил фальцетом. – Полоумная.

– Твой дядя не…

– Мой дядя переоценил свои силы. Нет, – вертел пальцем Сыч у виска, – он колебался какое-то время, покрывал брата, а тут твоя тетка явись. Ее обрюхатили, она опомнилась. Тьфу. А ведь рылась в могилах. В детстве. Разве твоя бабка не призналась, насколько испугалась, что кулон Дины теперь ношу я. Она Дину всегда боялась. Я – темница ее грехов, надсмотрщик. Чем не приемник? – Он потянул цепочку с подвеской. – Все слуги – убийцы. Гробокопатели. – Сыч, потирая ладони, выделил каждое слово: – Дяде я челюсть вырвал, а у Дины – ногу, ниже щиколотки. – Хохотнул безумно. – Пусть бежит теперь.

Аня вскочила и с размаху зарядила ему коленом в пах, неистово лупя кулаком в челюсть. Драться она не умела, а поэтому руку травмировала сильнее, чем ему лицо, но Сыч рухнул с воплем. Войнуги зарычали голодно, запрыгали вокруг беглянки. Ярмак настиг ее уже через минуту. Вскинул ружье.

– Без глупостей! Стой!

– Стреляй! – закричала Аня. – Стреляй! Тупица! Ты слышал? Слышал? Могрости только и нужно, чтобы вы мучились. Все вы – те, кто отнял ее покой.

– Тихо!

– Твои дети. Твоя дочь! Разве ее не жаль?

Выстрел сотряс воздух – Ярмак был на взводе, ружье вело в дрожащих руках. Сыч торопливо вышагивал.

– Выруби эту дуру!

Но Ярмак медлил, испепеляя ее взглядом.

– Дай! – отобрал ружье Сыч.

Она поняла: выстрелит. Закрыла глаза.