Елена Маврина - Могрость

– Они убили ее? Алену?

– Не вмешивайся, не лезь в клетку к оборотням.

– Говоришь, как Байчурин. – Аня нахмурилась.

– А он что? Тоже испугался. Обнимал пса, едва не плакал. Деньги совал, благодарил.

– Но ты ведь спас Грома.

– Врачи спасли. В школе ребята деньгами скинулись.

– Не прибедняйся. – Аня посмотрела на экран телевизора. Анимация переливалась самоцветами, грозный паровоз вращал золотые колеса среди облаков. – Жаль не удалось спасти Тая.

Она приготовилась, что брат вновь пуститься обвинять ее в малодушии и безразличии, но Витя только бессильно выдохнул:

– Жаль.

– Сходим завтра к нему на могилу? Утром, до автобуса? Мы успеем. Идет?

Аня придвинулась, положила голову Вите на плечо, будто они еще дети. Вот Дина сейчас пригрозит манной кашей, а они заупрямятся сонно: «Сказку!» Витя уступил, сжал ее протянутую ладонь в пальцах. Они смотрели теперь мимо телевизора, в черноту окна.

– Ты должен был позвонить. Мы бы воевали за него вместе.

Часы на стене постукивали метрономом.

– Он так жутко скулил, когда ты плакала. А ты бы плакала, знаю. И Бродяга бы не держался бойцом. Он был бойцом, помнишь?

Аня горько усмехнулась ему в ответ; тело обмерло, вдруг оказалось в стерильной комнате, у операционного стола. Она сжимала руку брата и словно смотрела его взглядом на мертвый итог борьбы. Стены зала проступали мутными призраками, как лица погибших, исчезнувших без вести людей, – проступали тускло, угасали в пелене слез бессилия.

На рассвете туманы летели к солнцу, а земля горевала росой. Щебет птиц дрожал на периферии слуха. Витя с Аней двигались мимо цветущей изгороди сирени – в ярко-зеленую леваду, навстречу полчищу туч.

– Плохо спала? – спросил Витя, предлагая ей возможность выговориться перед отъездом.

За полчаса пути они обменялись ломанной чередой фраз. Аня шагала понуро, изучая округу и виноватым взглядом провожая кладбище.

– Сырость. – Она запахнула полосатый кардиган. – Ненавижу туманы.

Витя согласно вздохнул:

– Как в западне, не видно ни черта. Сонливость. Аварии.

– Я приехала сюда в туман, уезжаю в туман.

– Солнце поднимается.

– На сайте дождь передают. В обед.

– Дождь в дорогу – хорошо.

Она колко глянула на него и повторила под нос:

– Ненавижу туманы.

Витя хмыкнул, вместо последнего слова сестра подразумевала «тебя». Он отвлекся на ухоженные огороды за балкой, ровные ряды взошедшей картошки.

– Я тоже недолюбливаю такую погоду, – согласился миролюбиво. – Но зимой туманы хуже. Ультрафиолета мало, плодится гадость вирусная. Год назад кроли подохли. Вначале пришла оттепель, а потом – шарах! – мороз к вечеру. За день – все десять, и мелкие.

– Ого.

– Целая напасть. У всех в Сажном передохли. То ли кокцидиоз, то ли чумка. Ветеринар приезжал и ругал, что не утилизировали тушки как положено. С туманом инфекция расползлась по поселку.

– Не утилизировали?..

– Побросали дохлых на стихийную свалку.

Аня задумчиво притихла, и Витя решил, что расстроил ее. Они спустились по крутой тропе в заросшую высокой травой леваду. За густой лужайкой высились дубы и вязы, с юго-запада дул ветерок. Витя покрутил головой, припоминая:

– Здесь тропинка была. Но за год поросло все.

Аня стояла хмурая, недоверчиво всматриваясь в колючий кустарник. Витя поманил ее жестом в подлесок.

– Не тухни. – Он остановился у трех булыжников в зацветающих желтым кустиках чистотела. – Глянь, не потерялись. Я здесь березку посадил, чтобы не забыть. Это Гриша меня надоумил…

Слова потекли мимо. Аня стояла как вкопанная, глядя на белый столбик ветвистого деревца.

– Ты чего? – Он присел на корточки у едва различимого холмика под березой, сложил булыжники башней. – Согласен, нелегко. – Вздохнул. – Выбора не оставалось. Иногда они выдерживают наркоз… Аня?

Ее глаза лихорадочно блестели, а руки взбивали воздух.

– Достаточно одной ветки… Ну конечно! Поросль. Знаки. Как Гидра: рубишь – вырастает. На стихийной свалке. Чтобы не забыть. ЧТОБЫ НЕ ЗАБЫТЬ! Витя, ты гений! – задохнулась она радостью. – Просто гений!

Он улыбался в смятении.

– Ты шутишь, Ань?

– Нет, нет. Я очень не шучу. – При взгляде на горизонт ее машущие руки замерли, взгляд отяжелел. – Тучи… Прости, нужно бежать.

Витя ошеломленно сделал шаг вдогонку.

– Еще час до автобуса! – крикнул, но сестра не обернулась. – Чокнутая.

Аня шустро скрылась за терном, и он какое-то время стоял у могилки Тая, ломая голову над поведением сестры. «Прости, Бродяга! – сказал вслух. – Паршивый из меня защитник. Но я стараюсь». Он улыбнулся булыжникам, тут же сник от воспоминаний ветклиники, всей обратной дороги, когда крепился и методично раздумывал, где хоронить, что говорить бабушке. Ветер нес озоновую прохладу дождя. Витя взглянул на мрачный западный горизонт, прикинул, что солнце скоро настигнут сумрачные глыбы; махнул пятерней холмику и, опустив плечи, побрел домой.