Сергей Игнатьев - Пыльные окна

Меня скрутило, вывернуло наизнанку. Заодно еще и вырвало недоеденным хот-догом. Тело стало невероятно тяжелым, я не мог удержать его вес, сгибая локти и разъезжаясь коленями по грязи. Я попытался отползти в сторону, от пляшущего и пульсирующего сгустка ослепительно-белых лучей, который двигался, водимый вытянутой рукой Максима.

Я полз, сходя с ума от боли, и лицо мое медленно приближалось к комковатой бежевой глине.

На миг лучи погасли. Я заставил себя выпрямиться, с кряхтением надавил руками на грязь, приподнимаясь.

И увидел, как Максим создает Окно.

Нас всегда учили, и я уже знал это сам, на своем личном опыте — нет света и нет тьмы. Есть только чистая сила, чистая энергия. Но от ее приложения зависит то, какую она примет окраску, как проявит себя в нашем мире.

Я видел, на старом полигоне, во время противостояния Уруту и Каскавеллы. Серая хмарь и чернильное пятно. Я переборол их обоих.

Я видел черную Щель, прорезанную в ткани мира лидером Уруту, и потом сам сполна напился его черной силой.

Я видел умирающий водоворот краснорецкого водохранилища, громадного монстра, сотканного из злобной яростной силы. Там было поровну серой хмари и чернильного мрака. То, что таилось в нем много лет, умерло, или просто убралось в свое измерение, но я выдавил эту дрянь из нашего мира, где ей не место.

В том Окне, которое открывал Максим, не было ни серого ни черного. Там был свет.

Ведь мы оба верили, что поступаем правильно.

Ослепительно-белые искры, огненная пыль, яркие точки смешались в яркий сгусток, клубящийся, бьющий тонкими молниями.

Максим удерживал его усилием воли. Он не торопился. Он очень обстоятельно подходил к моему уничтожению.

Мне нечего было ему противопоставить.

Что делать, если на тебя наступает монстр, от одного взгляда которого можно умереть?

Сердце начинало сбоить, я задыхался.

Что делать, если на тебя наступает чудовище, на которое нельзя смотреть, потому что один взгляд означает смерть?

Я чувствовал, как течет по губам кровь из носа. Я чувствовал ее солоноватый привкус.

Что делать, если наступающий на тебя враг одной своей внешностью несет смерть?

Я умирал. Это было совсем не страшно. Просто обидно. После всего того, через что мне удалось пройти.

После всех этих долбаных приключений — уткнуться носом в глину и умереть. Обидно.

Если даже так, хотелось сделать что-то последнее. Последний красивый шаг. У меня еще оставались силы, совсем немного. На последний глоток воздуха.

Что делать, если на тебя смотрит смерть?

Подставь ей зеркало. В самую безносую морду ткни зеркалом. Пусть оценит свой видок.

Ослепительные белые молнии метнулись мне в лицо.

Застыли, закрутились спиралями. И понеслись обратно, навстречу своему создателю.

Просто зеркало.

Просто фокус.

Я распахнул глаза.

Я видел перед собой сумасшедший танец разноцветных искр, целый ураган яркой огненной пыли, собиравшейся в пятно ослепительного, абсолютного и первоначального света.

Максим продолжал молотить по мне своей силищей, которой у него было в достатке, еще не понимая, что происходит. Еще не веря, в то, что произошло.

Его собственный удар, бумерангом вернувшись к нему, сбил его с ног, отшвырнул на несколько метров, потащил по грязной земле.

Максим катался в грязи, трясся, кричал, изгибаясь в судорогах. Ломая ногти, цеплялся за землю дрожащими от нестерпимой боли пальцами.

Он наверное не ожидал такого.

Как виртуозный фехтовальщик, собирающийся сделать выпад, и вдруг получающий удар веслом по голове. Глупо, обидно, нечестно.

Я закашлялся, сплюнул тягучей слюной и кровью. Вытер лицо дрожащей ладонью.

Тяжело дыша, подошел к нему.

Максим лежал, утопая в огромной луже, раскинув руки, забрызганный грязью, измазанный глиной и землей, глядя в небо полными боли глазами.

— Похоже… ты выиграл. — просипел он сквозь зубы, медленно повернув ко мне измазанное землей лицо.

Я был абсолютно спокоен.

Мне сполна хватало перехваченной у него силы. Я снова был на коне.

Не думая ни о чем, я собирал взглядом огненную пыль, вытягивал ее из окружающего меня света.

Готовясь нанести последний удар.

Уничтожить своего друга, сделавшего неправильный и опасный для «судьбы этого мира» выбор.

Я не был кукловодом. Я был марионеткой. И вместо лесок у меня были благие побуждения.

«Личные эмоции не должны оказывать влияния на нашу деятельность. Главное для нас — судьба этого мира».