Сергей Игнатьев - Пляшущие тени

— Я все понял, — перебил я, едва шевеля губами. — Но все же, я хочу, чтобы ты знала — вчера, сегодня и завтра, я буду относиться к тебе совершенно одинаково. Так, как отношусь с первого дня нашего знакомства. Если передумаешь… Ты знаешь, где меня искать.

— Не стоит так говорить. Пройдет время. Я думаю, ты очень скоро забудешь обо всем этом.

— Жаль, что ты так думаешь, — сказал я. — Ладно… прощай.

Я отвернулся и пошел прочь по мосту.

Вот и все, подумал я.

Мне, конечно, было немного обидно. Так, по-детски, обидно.

Я, значит, мимо сада с песней, думал я, а она будет трахаться со всякими типами, которых ее внутренний мир не особо интересует. Потому что считает, что так будет для нее проще и ей не надо будет «грузиться».

Ну ладно, подумал я, раз так… Буду я теперь плохим мальчиком. Теперь мне все можно. Теперь нечего терять. До свидания, любовь. Вчера я готов был сдаться этому нежному свету, согревавшему сердце, готов был выкинуть белый флаг. Не умножать зла, любить и быть любимым, остаться человеком. Но раз так, буду теперь жить по-другому.

Жалкие людишки, я ведь был готов слиться с толпой, стать таким же, как вы, жить по вашим дурацким законам. Хотел затаиться на дне, не высовываться. Лишь бы с Оксаной все вышло.

Но теперь все будет очень просто. Просто и весело.

Я не хотел быть злом, не хотел отдавать себя черным вихрям. Я любил, я верил, я надеялся. И что получилось? Шиш с маслом.

Облокотившись на перила моста, я стал смотреть на свинцовые воды Москвы-реки.

Война белого и черного не прекращается ни на миг. Когда ее пламя вновь разгорается, мы отчаянно бьемся друг с другом, словно этот бой последний. Мы боремся между собой за обычных людей. Мы боремся с обычными людьми, чтобы они не поглотили нас своей бесцветной массой. У этой войны нет конца.

Но и есть и другая война. Война, которою ты ведешь с самим собой. Красивые слова, унесенные холодным ветром, не стоят ничего в сравнении с настоящими победами. И всегда самая ценная победа — над самим собой.

Стоя во тьме на самом краю обрыва, ты долго собираешься с силами, чтобы начать свой полет. Наедине с самим собой ты долго и упорно бьешься с сомнениями, страхами, слабостями. И ты побеждаешь. Становишься как сталь — холодным, гибким, прочным.

Мне не очень часто выпадало путешествовать на самолете. Пару раз с родителями в Турцию, да разок в Питер вместе с классом. Но всегда меня очень забавляли ощущения, возникающие после перелетов из одного города в другой.

Еще сегодня утром я прогуливался по брусчатке узких пражских улочек, сидел в уютной пивной «У Драгуна», слушал восторженный лепет туристов на Карловом мосту, пил вкуснейшее пиво, ел жирные сосиски с квашеной капустой, глядел на древние кирпичные стены.

Теперь же я поднимался в лифте на шестой этаж нашего офиса, и позади был путь через забитую автомобильными пробками и запорошенную снегом Москву.

Меня срочно отозвали из Праги, где я уже намеревался встретить наступающий новый год. Вызывал меня не кто-нибудь, а сам Управляющий. Личным звонком.

Противоположную стену лифта подпирал Стас, забравший меня из аэропорта. Он длинно зевал, прикрывая рот перчаткой.

Издав мелодичный звон, лифт замер. Его двери разъехались бесшумно и плавно.

У дверей стояла Оксана. На ней было узкое темное пальто и строгий деловой костюм. Рукой, затянутой в кожаную перчатку, листала какие-то бумаги. Она подняла взгляд, увидела меня.

Я небрежно кивнул ей, выходя из лифта. Пошел дальше по коридору. Почувствовал, как она смотрит мне вслед. Я не обернулся.

Стас искоса поглядел на меня. Хотел было что-то сказать, но промолчал.

Мы дошли до кабинета в конце коридора. Миновали забитую посетителями приемную, наполненную шумом разговором, телефонными трелями и кряхтением принтеров. Остановились у массивных черных дверей. Стас покосился на меня. Я ухмыльнулся, подмигивая ему. Мы молча ударили по рукам.

Толкнув тяжелую створку, я сразу увидел Управляющего.

— Здравствуйте, — сказал я, входя.

— Здравствуй, Денис, — сказал он привычным сладким голосом.

Он стоял спиной ко мне у небольшого бара, отделанного изнутри красным деревом. Бар был замаскирован в голой стене, и раньше я даже не предполагал о его существовании.

Управляющий был в черной рубашке с закатанными рукавами и в серых брюках. Пиджак висел на спинке кресла.

— Присаживайся.

Повернувшись, он некоторое время разглядывал меня с привычной печальной улыбкой.