Уильям Лэндей - Защищая Джейкоба

– Образец ДНК? Вы это серьезно? Я думал, мы работаем над тем, чтобы все это исключить.

– Энди, послушайте, я врач, а не юрист и не могу знать, что будет приобщено к делу в качестве доказательства, а что исключено. Это уже ваша с Джонатаном вотчина. Что я могу сказать, так это то, что психогенетика – а под этим названием я имею в виду науку о том, как наши гены влияют на наше поведение, – штука обоюдоострая. Обвинение может представить подобного рода доказательства, чтобы продемонстрировать, что Джейкоб склонен к насилию в силу своего характера, прирожденный убийца, поскольку это повышает вероятность того, что он мог совершить это убийство. Но и мы тоже можем прибегнуть к тому же доказательству. Если дело дойдет до того, что обвинение докажет вину Джейкоба, – я говорю «если», а не делаю никаких прогнозов, не говорю, что верю в его виновность, говорю лишь «если», – тогда мы можем прибегнуть к результатам генетической экспертизы в качестве смягчающего обстоятельства.

– Смягчающего обстоятельства? – ошарашенно переспросила Лори.

– Чтобы переквалифицировать дело из убийства первой степени во вторую или вообще в непредумышленное, – пояснил я.

Лори вздрогнула. Технические термины были пугающим напоминанием о том, как эффективно работает система. Суд – это фабрика, занимающаяся сортировкой насильственных преступлений по категориям и производящая из подозреваемых преступников.

У меня самого упало сердце. Как юрист, я мгновенно понял замысел Джонатана. Точно генерал, планирующий битву, он заранее готовил запасные позиции для контролируемого тактического отступления.

Я мягким тоном растолковал Лори:

– Первая степень – это пожизненное без возможности выйти досрочно. Это автоматический приговор. Судья не может изменить его по своему усмотрению. При второй степени у Джейка будет возможность выйти досрочно через двадцать лет. Ему будет всего тридцать четыре. Практически вся жизнь впереди.

– Джонатан попросил меня исследовать этот вопрос, подготовиться к нему, просто на всякий случай. Лори, думаю, проще всего думать об этом так: закон наказывает за умышленные преступления. Он предполагает, что каждое деяние совершается сознательно, является продуктом свободной воли. Если ты совершил его, предполагается, что ты намеревался его совершить. Никакие «да, но…» закон во внимание не принимает. «Да, но у меня было тяжелое детство». «Да, но я психически болен». «Да, но я был пьян». «Да, но я действовал под влиянием гнева». Если ты совершаешь преступление, закон будет утверждать, что ты виновен, несмотря на все эти обстоятельства. Однако же он примет их во внимание, когда речь зайдет о точном определении преступления и о вынесении приговора. На этом этапе все, что оказывает влияние на твою свободную волю – включая генетическую предрасположенность к насилию или пониженную способность к самоконтролю, – по крайней мере теоретически, может быть принято во внимание.

– Это смешно, – фыркнул я. – Присяжные никогда на это не купятся. По-вашему, можно сказать им: «Я убил четырнадцатилетнего мальчика, но хочу, чтобы меня все равно отпустили»? Даже не думайте. Этого не будет.

– Энди, у нас может не остаться другого выбора. Если.

– Чушь собачья, – заявил я доктору Фогель. – Вы собираетесь взять у меня образец ДНК? Я в жизни своей мухи не обидел.

Доктор кивнула. Лицо ее оставалось бесстрастным. Идеальный психиатр, она сидела молча, позволяя словам разбиваться о нее, как волны разбиваются о волнорез, потому что это был единственный способ заставить меня продолжать говорить. Она откуда-то узнала, что, если интервьюер хранит молчание, интервьюируемый неминуемо поспешит заполнить тишину.

– Никогда в жизни никого не обидел. Я крайне редко выхожу из себя. Это просто не в моем характере. Даже в футбол не играл. Мама не разрешала мне. Она знала, что мне это не понравится. Она это знала. В нашем доме никогда не было никакого насилия. Знаете, чем я занимался в детстве? Играл на кларнете! Пока все мои друзья играли в футбол, я играл на кларнете!

Лори накрыла мою ладонь своей, чтобы погасить мое растущее возбуждение. Подобные жесты между нами в последнее время стали редкостью, и это меня тронуло и подействовало успокаивающе.

– Энди, я знаю, что вы очень много во все это вложили, – сказала доктор Фогель. – В свою личность, в свою репутацию, в того человека, которым вы стали, которым вы себя сделали. Мы говорили об этом, и я прекрасно вас понимаю. Но это же именно то, о чем идет речь. Мы – не просто сумма наших генов. Мы все – сумма множества факторов: генов и среды, природы и воспитания. Тот факт, что вы тот, кто вы есть, лучший известный мне пример силы свободной воли, личности. Что бы ни было закодировано в наших генах, это еще не определяет, кто вы такой. Человеческое поведение – штука намного более сложная. Одна и та же генетическая последовательность у одной личности в одних условиях может дать один результат, а у другой личности в иных условиях – совершенно противоположный. Тут мы с вами говорим о предрасположенности. Но предрасположенность не равна предопределенности. Мы намного больше, нежели только наша ДНК. Ошибка, которую люди склонны делать, когда речь идет о новых науках, таких как психогенетика, – это излишний детерминизм. Мы это уже обсуждали. Речь ведь вовсе не о генах, которые кодируют голубые глаза. Человеческое поведение определяется неизмеримо большим количеством факторов, чем простые физические черты.