Крис Хаммер - Выстрелы на пустоши

Закончив, старик медленно кивает.

– Ну как тебе? – осведомляется Мартин.

– Вообще-то, юноша, очень хорошо.

– Так и знал, – улыбается Мартин. – Кое о чем лучше умолчать.

– А кое о чем тебе и не известно.

И Дедуля рассказывает то, о чем за тридцать лет не поведал ни единой живой душе. Вспоминая, он смотрит на Мэнди, его голос полон благоговения.

– В день, когда погибла моя семья… когда с дороги в Беллингтоне съехал тот грузовик, моя собственная жизнь словно оборвалась. Моя жена Джессика и сын Джонти умерли. И я внутри умер. До сих пор больно вспоминать. Тридцать лет прошло, а мне до сих пор больно.

– Дедуля? – озабоченно окликает его Мэнди.

– Конечно, мне бы следовало пойти с ними, но увы. Я был с твоей матерью, Кэтрин.

– С моей матерью? – в замешательстве переспрашивает Мэнди.

На его губах мелькает теплая улыбка.

– Нет, не подумай ничего такого. Я любил собственную жену, да и твоей матери было не до романов. Я работал управляющим банка в Беллингтоне. Она обратилась за ссудой. Хотела уехать прочь из этих мест, но не могла из-за безденежья. Харли стал жестоким, начал ее бить, обращался, как со своей вещью. Кэтрин пожаловалась на него моей Джесс. Жена когда-то была ее школьной учительницей. На то время твоя мать уже ожидала ребенка, тебя, и опасалась не только за свою безопасность. Разумеется, у Кэтрин ничего не было. Ни сбережений, ни поручителей. Ее отец не проявлял к ней ни капли сочувствия, хотел породниться с династией Снаучей любой ценой. У банков строгие правила, тяжело об этом говорить, но что есть, то есть. Однако мы искали способ помочь. А затем моя семья погибла, и от меня стало мало пользы даже мне самому. Я чувствовал себя таким виноватым, потому что сидел с твоей матерью и пытался помочь кому-то еле знакомому, а не был с семьей.

– Разве от тебя что-то зависело? – спрашивает Мэнди. – Никто бы не предотвратил того, что случилось.

– Я мог бы умереть с ними.

– Дедуля, не надо.

– Так я считал годами. Эта мысль сводила меня с ума, довела до психушки. Лекарства. Шоковая электротерапия. Попытки самоубийства. Не рекомендую, право. Но все это было давным-давно и уже в прошлом. Я научился думать о другом, не травить себя. Так вот, в конце концов я вернулся из клиники в здешние места, сломленный умственно и морально. Эрик Снауч первым пришел мне на помощь. Истинный джентльмен, золотое сердце. А я отплатил ему болью. Рассказал правду о его сыне: что Харли действительно избил и изнасиловал Кэтрин, мы с женой оба об этом знали, и Джессика видела синяки. Не правда ли, странный способ отблагодарить за доброту – рассказать человеку, что его сын скотина? Прежде Эрик защищал Харли, не имея прямых доказательств, позаботился о том, чтобы все замять. Однако после моих слов у него не осталось никаких сомнений. Он поговорил с Харли начистоту и отрекся от сына, прогнал. Знаю, Эрик пытался связаться с Кэтрин, просил прощения за то, что вначале не поверил. Предлагал загладить вину. Но твоя мать была гордой и не захотела помощи от Снаучей. Так что он помог ей тайно.

– Ты о книжном и доме? – спрашивает Мартин.

– Да. Эррол Райдинг был мэром, в те времена у нас еще имелся мэр. Эрик убедил его, чтобы, после того как закроется библиотека, книги передали Кэтрин. Эррол сказал ей, что дом принадлежит городскому совету, но тот, увы, не в состоянии платить жалование, зато она может оставлять всю прибыль себе и не тратиться на аренду. То есть та же договоренность, что у нас с тобой. Наверное, твоя мать верила в эти объяснения, по крайней мере первое время.

– Ты с ней когда-нибудь виделся? Помнила ли она тебя? Я вот тебя не помню по своему детству, – говорит Мэнди.

– Немудрено. Я был отшельником. Жил на Пустоши и тогда не имел машины. Не хотел ни с кем общаться. Да и пользовался довольно дурной славой. Но мы с твоей матерью виделись, она, считай, единственная ко мне и заглядывала. Я ей всегда радовался. Бывало, приедет раз в неделю или чуть реже. Привезет, пока ты в школе, еды и книг. Она подкатывала к воротам и гудком предупреждала, чтобы я на себя что-нибудь надел. Как правило, оставляла подарки и исчезала, хотя порой задерживалась поболтать. Правда, о прошлом мы никогда не разговаривали. Никогда. Твоя мать была удивительной женщиной, Мандалай. Удивительной.

– Ах, Дедуля, – снова говорит Мэнди, беря его за руку.

На мгновение повисает тишина. И вдруг слышится шум, что-то тихо стучит по жестяной крыше, но их внимание привлекает не это, а возглас на улице. Мартин обращается в слух. Вон опять, теперь отчетливее: не возглас, восторженный визг. Затем в окна прилетают первые брызги дождя. Вначале легкий, вскоре он надвигается сплошной серой стеной. Небо разрывает мощный раскат грома. Вскочив, Мартин, Мэнди и Дедуля выбегают на улицу и присоединяются к тем, кто уже со смехом танцует под дождем, ловя капли. Мэнди кружится, прижимая к себе Лиама, мальчик, заразившись всеобщей радостью, весело смеется. Мартин чувствует, как жалят кожу крупные капли. Над Риверсендом снова прокатывается гром – будто удар церковного колокола. Несколько благословенных мгновений льет, словно из ведра, после чего все заканчивается так же резко, как началось. Дождь шел не более пяти минут. От дороги валит пар, люди повеселели. Сквозь темные тучи вниз косо падают золотые пучки солнечного света, рассекая ставший прозрачным воздух. Мартин делает глубокий вдох, наслаждаясь его свежестью. Жизнь. Наконец-то!