Дуглас Престон - Обсидиановая комната

Примитивные, древние медицинские средства женщины, которая выходила его, ничуть не облегчали боли, но сотворили чудеса с точки зрения заживления шрамов. И два месяца спустя он покинул Джиностру, получив новую цель в жизни…

Диоген вздрогнул, осознав, что Констанс стоит рядом с ним. Он настолько отвлекся, что пропустил ее появление.

Он быстро поднялся со стула и, только сделав это, вспомнил, что намеревался покорно сидеть.

– Констанс, – выдохнул он.

На ней было простое, но в то же время изящное платье цвета слоновой кости. Полумесяц кружевной вставки целомудренно прикрывал, но не мог спрятать восхитительное декольте. Линии платья, мерцающего, как паутинка, в неверном пламени свечи, струились до пола, переходя в прозрачную оборку, скрывающую ноги. Констанс смотрела на Диогена, ощущая его явное замешательство, и на ее лице было выражение, которого он никак не мог понять: сложная смесь интереса, настороженности и – как он думал и надеялся – сдержанной нежности.

– Да, – сказала она тихо.

Диоген бессознательно поднял руку к узлу на галстуке, зачем-то поправляя его. Он пребывал в таком смятении, что не знал, как ей ответить.

– Да, – повторила она. – Я уйду с тобой из мира. И… я приму эликсир.

Она замолчала в ожидании ответа. Облегчение и радость, охватившие Диогена, были настолько сильны, что он только теперь понял, в каком ужасе пребывал, опасаясь ее отказа.

– Констанс, – снова произнес он и беспомощно замолчал.

– Но ты должен пообещать мне одно, – сказала она своим тихим шелковым голосом.

Он ждал.

– Я должна знать, что твой эликсир и в самом деле действует, а его создание не повредило ни одному человеческому существу.

– Он действует, и никому не было причинено вреда, клянусь тебе, – хрипло сказал Диоген.

Она испытующе посмотрела ему в глаза долгим взглядом.

Почти не осознавая, что делает, он взял ее руку в свои:

– Спасибо, Констанс. Спасибо. Ты и представить себе не можешь, как я счастлив. – Он с удивлением обнаружил, что смаргивает с глаз слезы радости. – И вскоре ты узнаешь, какой счастливой я могу сделать тебя. Идиллия – это не только все то, что я обещал, это нечто большее.

Констанс ничего не ответила. Она лишь смотрела на него своим странным взглядом – оценивающим, выжидательным, непроницаемым. И в то же время волнующим и опьяняющим, как это ни парадоксально. Диоген чувствовал, что обезоружен этим взглядом.

Он поцеловал ее руку.

– Есть одна вещь, которую я должен тебе объяснить. Как ты можешь себе представить, я был вынужден создать и сохранять множество ипостасей. Ипостась, на имя которой я купил Идиллию, зовется Петру Лупей. Он румынский граф из Карпатских гор в Трансильвании, где скрывалась его семья во время советского периода. Большинство членов его семьи были убиты, но его отец сумел сохранить богатство, и Петру – он предпочитает, чтобы его называли Питером, – будучи единственным сыном и последним остававшимся в живых представителем дома Лупей, унаследовал все. Их разрушающийся семейный дом, как говорят, стоит по соседству с имением графа Дракулы. – Диоген улыбнулся. – Мне понравился этот штрих. Я сделал его человеком изысканных манер и вкуса, великолепным модником, остроумным и очаровательным.

– Замечательно. Но почему ты рассказываешь мне об этом?

– Потому что на пути в аэропорт мне придется стать Петру Лупеем и пребывать в этом обличье, пока мы не доберемся до Идиллии. Пожалуйста, не удивляйся моему временному перевоплощению. На Идиллии, конечно, я смогу быть самим собой, но на пути туда, пожалуйста, думай обо мне как о Петру Лупее и обращайся ко мне как к Питеру, чтобы я мог сохранять мою временную идентичность и обеспечить безопасный перелет.

– Я понимаю.

– Я знал, что ты поймешь. А теперь, пожалуйста, извини меня. Мне нужно столько сделать, прежде чем мы покинем этот дом… сегодня вечером, если ты согласна.

– Завтра, если не возражаешь, – сказала Констанс. – Мне нужно время, чтобы собрать вещи… и попрощаться с этой жизнью.

– Собрать вещи, – произнес Диоген, словно эта мысль раньше не приходила ему в голову. – Ну конечно. – Он повернулся, чтобы уйти, помедлил и снова повернулся к ней. – Ах, Констанс, ты так прекрасна… и я так счастлив!

Он исчез в темноте подвального коридора.

Проктор попытался подняться, но сумел только встать на колени. Он проверил положение солнца – раскаленный добела диск стоял в зените. Значит, без сознания он оставался около получаса. Едкий запах львиной крови заполнял его ноздри. Он тряхнул головой, стараясь прочистить мозги, и мир вокруг тут же начал вращаться. Глупый поступок. Проктор подождал, пока мир успокоится, сделал несколько глубоких вдохов и огляделся. Рюкзак лежал на песке в сотне ярдов от него, там, где он бросил его во время львиной атаки. Рядом лежал первый мертвый лев – груда рыжеватой шерсти. Второй лев лежал на расстоянии вытянутой руки от Проктора – распростертый, с раскрытой пастью, над его глазами и языком уже роились мухи. Липкая высыхающая лужица крови напитала песок вокруг львиной груди.