Рут Уэйр - Смерть миссис Вестуэй [litres]

Вздохнув, Абель пересел в потрепанное кресло, подобрав на коленях брюки, чтобы не растянуть ткань.

– Что ж, я не был бы человеком, если бы не испытал некоторого разочарования. Но, дорогая Митци, разница в том, что у меня было двадцать лет, чтобы к этому привыкнуть. И к вящему неудовольствию матушки, я примирился много лет назад.

– Мать лишила Абеля наследства, оставила без гроша, – объяснила Митци для Хэл таким голосом, как будто просто не могла в это поверить.

– Тогда это стало для меня нешуточным ударом, – как бы скучая, добавил Абель. – Но время идет, сейчас уже совсем другое дело.

– Это было в девяносто пятом году! – оборвала его Митци. – Взгляды твоей матери были старомодны уже тогда, Абель. Не извиняй ее за то, что она сделала. Я на твоем месте даже не пошла бы на похороны. Ты просто слишком добрый…

– Ну, не важно. – Абель повысил голос, перебив ее. – Я не ждал от завещания ни единого пенни, так что ни малейшего потрясения не испытал.

– Что ж, браво твоему здравому смыслу. А Эзра? Тебя не удивило? Хардинг всегда говорил, что он был любимчиком матери.

Абель пожал плечами:

– В детстве да. Но, знаешь, повзрослев, он сам отошел от нас, от матери тоже. Мне кажется, как раз… после сестры, нашей сестры… после того как она…

Абель осекся, будто невысказанные слова причинили ему физическую боль, потом сморгнул, и Хэл, увидев у него на ресницах слезы, вдруг ощутила резь в боку – материализация пожирающего ее чувства вины.

– Простите… – Из-за градусника вышло неразборчиво. Слово выскочило почти непроизвольно, упав в ватную тишину, воцарившуюся после того, как Абель умолк, и тот встрепенулся.

– Не извиняйтесь, моя дорогая. Если тут кто и виноват, так точно не вы. – Он смахнул слезы с глаз и, отвернувшись, стал смотреть в тень, отбрасываемую пустым камином. – Но должен сказать, как бы я ни любил Мод, как бы ни понимал, почему ей пришлось поступить именно так, удрав, она все-таки сыграла с нами дурную шутку, особенно с Эзрой. Провести двадцать лет в неизвестности, не дать о себе знать, жива она или нет, объявится ли когда-нибудь… А теперь на́ тебе – взрыв бомбы. Так что же с ней случилось, Хэрриет?

Сердце у Хэл сжалось, будто его сдавила чья-то рука, перекрыв кровоток, и она подумала было изобразить еще один обморок, но уйти от этой темы в долгосрочной перспективе все равно невозможно. Она чувствовала, как все то время, что братья расспрашивали ее в гостиной, незаданный вопрос висел в воздухе, понимала, что они кружат вокруг, пытаясь добиться от нее ответа, и спасло ее только типично английское нежелание затрагивать личные, щекотливые вопросы при первом знакомстве. Как умерла твоя мать ? Задать такой вопрос не очень-то просто, и Хэл рассчитывала на то, что хозяева думают так же.

Но теперь, в узком кругу света от лампы, когда она лежит на кушетке, закутанная в одеяло, спасения нет. Ясно, что бы там ни случилось на самом деле, Абелю по крайней мере судьба сестры неизвестна. Ей придется рассказать собственную правду, а если она не совпадет с тем, что удалось узнать Тресвику, так тому и быть, игра будет кончена.

Намерения ее и в самом деле заходили уже слишком далеко, и не только потому, что она очень сильно рисковала. Хэл собиралась использовать свое маленькое горе в низких, бесчестных целях. Но обойти это препятствие не представлялось возможным.

Когда-то, давным-давно, школьный учитель называл ее «мышонком», что было очень обидно, хотя она точно не понимала почему. Теперь поняла. Кем бы она ни казалась сторонним наблюдателям, в глубине души Хэл была… не мышью, нет, скорее уж крысой – маленькой, мрачной, упорной и выносливой. И теперь она чувствовала себя крысой, которую загнали в угол и которая вынуждена бороться за жизнь.

Хэл вынула градусник изо рта, не выпуская его из рук, набрала побольше воздуха и спокойно сказала:

– Она погибла. Чуть больше трех лет назад, через несколько дней после моего восемнадцатилетия. Ее сбила машина. Она умерла на месте. Водитель уехал. Я была в школе. Мне позвонили…

Хэл замолчала, поскольку не могла продолжать, но дело было сделано.

– О Господи, – сказал, точнее, прошептал Абель, проведя рукой по лицу.

Впервые с тех пор, как она попала сюда, считая и похороны миссис Вестуэй, Хэл увидела настоящую скорбь, и от понимания того, что она только что наделала, у нее заболел живот. Боль Абеля была неподдельная, осязаемая. Хэл стало плохо не только оттого, что она использовала смерть мамы, – этим она подкашивала только себя. Но помимо этого вышло так, что походя она взвалила свое горе на Абеля.