Стефан Анхем - Девятая могила

– Без четверти два. Это вполне соответствует действительности, если он выехал с парома в двадцать минут второго.

– Похоже, он направлялся в Эслев, – сказал Утес.

– Нет, тогда бы его зафиксировало несколько камер. Где-то между Текоматорпом и Мариехольмом он свернул на небольшую дорогу.

– И там, понятно, нет никаких камер, – сказал Утес.

– Вот именно.

Дуня изучила карту и убедилась, что Виллумсен мог свернуть с дороги 17 только на одну дорогу – 108, которая вела прямо до Чевлинге. – Может быть, он направлялся в Чевлинге?

– Да, может быть, – сказал Утес. – Предлагаю послать эти номерные знаки всем заправкам во всем Сконе. Есть шанс, что он где-то заправлялся.

Муландер кивнул.

– Договорились. Но мы наверняка получим ответ только завтра.

– Тогда давайте насладимся вечером. Ведь скоро уже половина шестого. Дуня, я забронировал тебе номер в гостинице «Мольбергс» и могу отвезти тебя туда, – сказал Утес.

– Нет, спасибо, я пойду пешком, мне все равно надо подышать свежим воздухом.

– О’кей, тогда я заеду за тобой немного позже, поскольку сегодня ты ужинаешь у меня дома. Я уже велел Берит приготовить кашу с ягненком. Заверяю тебя, с этим ничто не сравнится.

Дуня кивнула, одновременно раздумывая, как ей выйти из положения. Сейчас у нее совсем не было времени на общение.

Софи Леандер находилась в смятении. Когда врач воткнул иглу ей в руку, она никак не ожидала, что когда-нибудь снова очнется. Она была полностью уверена в том, что ее ждет. Настолько уверена, что, в конце концов, смирилась со своей судьбой.

А теперь она ничего не понимала.

Она даже не была уверена, что все еще жива.

На нее словно накинули петлю. Ведь она по-прежнему лежала, привязанная к обернутому в полиэтилен столу, посреди комнаты с гофрированными металлическими стенами и смотрела прямо в потолок точно так, как делала все последние сутки.

Или она делала совсем не это? Может быть, вот так и умирают. Обрывки старых воспоминаний, которые прокручиваются в последний раз перед тем, как их стирают и они уплывают в вечность. Но тот факт, что она не воспарила к потолку и не могла смотреть на себя сверху, говорил о том, что она еще жива. К тому же рана болела все сильнее, а это признак того, что наркоз скоро перестанет действовать.

Но почему?

Какой смысл в сложном планировании и огромной работе, которая наверняка за этим стоит, если ее не собираются убить? Софи не находила разумного объяснения. Вместо этого она принялась восстанавливать ход событий, но вспомнила только, как услышала, что подняли дверь-жалюзи и на металлический стол выложили хирургические инструменты. После этого в сгиб на левой руке ввели иглу, и она отключилась, совершенно уверенная в том, что прибыла на конечный пункт.

Она стала думать о своем муже и о том, как далеко он продвинулся в ее поисках. Разумеется, он давно обратился в полицию, но невозможно сказать, на какие следы они вышли. Они, понятно, начали с просмотра записи с камеры наблюдения из Южной больницы и увидели, как ее на каталке вывозят из отделения и везут дальше к лифтам. Но сколько им это дало, сказать труднее.

Без сомнения, ее фото поместили в газетах и попросили общественность откликнуться. А если никто не обратился? Что тогда произойдет? Как долго она будет у них новостью номер один, если они никуда не продвинулись? Может быть, ее уже убрали с газетных афиш. Может быть, полиция уже начала отдавать первенство другим случаям и положила ее дело в растущую кипу забытых судеб.

Один из аппаратов рядом с ней начал издавать звук. Софи не могла видеть аппарат, но сразу поняла, что это. Это был тот самый звук лопающихся пузырьков, который ей приходилось слушать четыре раза в неделю в течение всех тех лет, когда ей ничего не оставалось, кроме как ждать. Ждать той очереди, которая, может быть, никогда не настанет. Как же она ненавидела этот звук. Настолько, что в конечном итоге решила перестать ждать и взяла дело в свои руки.

Но сейчас он раздался снова.

Но с той разницей, что сейчас она понятия не имела, чего ждет.

Он видел только глазницы. Пустые глазницы, которые пристально смотрели на него. Фабиан потерял контроль над собственным взглядом и не мог никуда его направить, кроме как на вырезанные дыры, в которых тонул, словно его затягивала темная материя с бесконечной силой притяжения. На этом месте должны быть глаза. Глаза, которые смотрят, моргают, отражают мысль и личность. Душу.