Блейк Пирс - Соблазняя

– Райли! Ты же убьёшь его, чёрт возьми!

Голос Криваро вывел её из оцепенения.

Агрессия покинула её, и она увидела у своих ног дрожащего доктора Гибсона с окровавленным носом. Она отступила в сторону, и Криваро поднял Гибсона на ноги.

Надевая на доктора наручники, Криваро спросил Райли:

– Где ты научилась так драться?

Райли слегка пожала плечами и сказала:

– Меня папа научил.

Криваро рассмеялся.

– Можно было догадаться. Он интересный человек, этот твой отец.

Немного погодя Райли и Криваро ко всеобщему удивлению затащили закованного в наручники врача в полицейский участок.

– Какого чёрта! – воскликнул Толлхэмер.

– У вас есть комната для допросов? – спросил Криваро.

Разинув рот, Толлхэмер отрицательно покачал головой.

– Тогда нам понадобится пустая тюремная камера, – сказал Джейк.

Толлхэмер последовал за Райли и Криваро, которые проводили Гибсона вглубь тюрьмы. Единственные две камеры были заняты братьями Кардинами. По указанию Криваро Толлхэмер перевёл Харви в камеру к Филу. Затем Криваро втолкнул Гибсона в пустую камеру и усадил на койку.

Райли присоединилась к Криваро в тюремной камере, а Толлхэмер остался стоять в коридоре.

Криваро резко сказал Гибсону:

– Тебе лучше рассказать обо всём прямо сейчас. Или тебе нужен адвокат?

Гибсон мрачно рассмеялся и сказал:

– Оззи Хайнс? Он единственный адвокат в городе, и он более чем бесполезен. Нет, мне не нужен адвокат. Я готов говорить. Я даже рад этому. Наконец-то я облегчу свою душу.

Гибсон переводил взгляд с Райли на Криваро и обратно. И снова Райли поразило, насколько уродлив этот человек, особенно теперь, когда из носа у него текла кровь.

– Скажите мне кое-что, – попросил он. – Вы хоть представляете, каково это, когда тебя презирают даже те, кого ты больше всего любишь, даже ты сам? Ощущение… примерно такое.

Он поднял руки в наручниках перед белой медицинской курткой и разорвал её, насколько смог, частично обнажив грудь.

У Райли перехватило дыхание, когда она увидела, что его плоть покрыта струпьями.

«Он сделал это с собой», – поняла она.

Он мучал себя.

Гибсон продолжал:

– Неудивительно, что Элис пожалела, что вышла за меня замуж. Она никогда не признавалась в этом, даже отрицала, настаивала, что действительно любит меня. И я думаю, она любила меня по-своему. От чего мне было только хуже.

Он кивнул в сторону другой камеры, где стояли два брата Кардина, зачарованно наблюдая и слушая, и сказал Криваро:

– Она должна была остаться замужем за Филом Кардином, каким бы неудачником он ни был. Вместо этого она отдала предпочтение мне. В таком захолустном городишке, как этот, недостаточно мужчин, чтобы она выбрала достойного себя. Сначала я думал, что мне повезло жениться на такой женщине, как она. Но мало-помалу мне стало ясно, что она на самом деле чувствует ко мне. Она с трудом заставляла себя смотреть на меня.

Гибсон затрясло, потом он сказал:

– Это сводило меня с ума. Я хотел показать ей, каково это. Вот почему я заставлял её играть во все эти извращённые сексуальные игры, со всеми этими игрушками, которые вы видели в той комнате. Я хотел, чтобы она почувствовала себя такой же уродливой и униженной, как я. Она соглашалась, даже притворялась, что ей это нравится – наверное, просто из жалости. Её жалость – вот что, в конце концов, стало последней каплей. Вот что заставило меня убить её.

Взгляд Гибсона, казалось, обратился внутрь, словно он заново переживал убийство.

– Мы использовали все виды игрушек. Какие-то дорогие штуковины, заказанные по почте. Но в конце концов я понял, что за идеальным инструментом боли не нужно ходить далеко: повсюду есть колючая проволока. Я думаю, когда это началось, она подумала, что это очередная больная игра. Вскоре она поняла правду. То, как она кричала и умоляла, то, как жизнь покидала её тело…

Его голос на мгновение затих.

– Я и представить себе не мог, каково это – причинять столько боли и ужаса. До тех пор, пока не сделал это сам. Трепет, пьянящая радость. Вот почему я отыскал тех женщин и убил их точно так же. О, я ненавидел себя за это. Но это становится зависимостью. Если бы вы не поймали меня, я бы продолжал делать это снова и снова.

Он снова замолчал.

Но Райли знала, что он сказал более чем достаточно.

«Мы поймали его, – думала она. – Наконец-то мы его поймали».

Последовавший за этим хаос Райли был совершенно не по душе. В полицейском участке Хайленда поднялся шум и гам из-за признания доктора Гибсона, а в фойе уже появилась кучка репортёров. Райли не хотела говорить с ними, и Криваро, очевидно, тоже.