Александр Куприн - Бармен из Шереметьево

— В Союзе у меня было ВСЕ! — зажмурившись от удовольствия, говорит Шурик.

Странным образом в это короткое предложение он вмещает целую гамму красок — слово «Союз» у него выходит уважительно и с придыханием, а короткое «все» получается на удивление массивным, весомым. Шурик победно смотрит на меня, ожидая расспросов, но я такая мерзкая крыса, что всегда найдет, где укусить:

— И загранпаспорт был?

Шурик кипятится и многословно доказывает мне преимущества отдыха в Ялте, затем опять сбивается на свою базу, но я уже убрал звук и вижу только шевелящийся рот. Вдруг он резко добавляет громкость и, как сквозь вату, пробивается:

— Синьку! Завезли синьку! А ты представляешь, что такое синька? Да, блин, цыгане меня на руках носили! Бельцы, сороки… вся шерсть цыганская ко мне стянулась.

Я с тоской смотрю по сторонам и понимаю, что, приди я минут на 15 раньше, — можно было сесть вон там, где три веселых тетки все время хохочут… Эх-эх…

Ну нет на Земле места, приятней Лос-Анджелеса субботним утром после ночного дождя. Воздух чист, свеж и прохладен. Трафик вменяем, население настроено благостно — улыбается и частично машет руками.

— Ну ты готов к суперболу? — спрашивает меня кассирша с круто закрученными ресницами.

— Да не смотрю я этот ваш футбол, — отмахиваюсь я.

— Ламар!!! Лама-а-ар!!! — в притворном ужасе кричит она. Бодрой утренней рысью прибегает атлетический Ламар. Он тоже негр, но светлокожий. Упустить такое преимущество он не мог и плотно покрыл себя замысловатыми татуировками. Ламар резво закидывает мои покупки в пакет и выдвигает смелое предположение:

— Да он, наверное, за Falcons болеет!

— You’re trippin, [21] Да ты гонишь. ( англ .) — отвечает кассирша, все смеются, а я выхожу допивать кофе на паркинг.

И вас с добрым утром!

Когда-то очень давно я купил дом, собаку и дом для собаки. Этот последний дом был сделан из толстого пластика в виде перевернутого чана. Собака очень любила свою недвижимость и все время там сидела — только башка торчала. Каждое утро, завидев меня с кофе, она громко и радостно барабанила хвостом по внутренним стенкам будки — только гул стоял.

Так я выяснил, что меня собака тоже любит. А иначе зачем бы ей лупить хвостом — ведь кормлю я ее только вечером! Потом будку завил плющ и удары стали тише. Потом собака состарилась и нужно было прислушиваться — машет ли она там, внутри, хвостом? А потом она начала слепнуть и иногда меня не замечала вовсе. Через 17 лет собака померла. Я по-прежнему пью по утрам кофе.

Тихо во дворе…

Лет с десять назад на какой-то party я случайно разговорился с приятным евреем-англичанином из Barclays Bank . Он работал с компанией Сергея Каузова, того, что на Кристине Онассис женился, кажется, в 1978 году. Так вот, этот англичанин рассказал, что в 90-ых без всяких видимых причин он внезапно впал в глубокую депрессию. Не было никаких предупреждающих «звоночков», не случилось никаких жизненных трагедий — все были живы, богаты, здоровы. Он никогда не употреблял наркоты или сильнодействующих препаратов. Вообще ничего. И вдруг — бац! — и он уже не хочет вставать утром из кровати. Отворачивается к стенке. Отказывается общаться с друзьями и родственниками. Потом появились назойливые мысли о самоубийстве. Кто-то посоветовал ему отвлечься, путешествуя по горячим точкам. Он принял этот совет и в составе волонтерской миссии отбыл в Дагестан.

На одном из блокпостов машину гуманитариев тормознули и бородатый человек начал задавать ему вопросы, но англичанин онемел от жути и только мычал. Тогда бородатый, прислонив банкира к мешкам с песком, поднес автомат к его левому уху и выпустил в воздух очередь. После чего незамедлительно засунул горячий ствол в рот задержанному. Во рту зашипело.

Что было дальше и как он оттуда выбрался, англичанин не рассказал.

— Этот кислый запах сгоревшего пороха теперь всегда со мной, — горько пожаловался он.

— Ну а депрессия? Мысли о самоубийстве?

— Да вот точно в ту секунду, когда я ощутил во рту горячий ствол, депрессия меня навсегда покинула, — грустно улыбнулся банкир.

— Так ты бы запатентовал этот способ.

— I’ll think about it, — неуверенно ответил подданный Ее Величества и отошел, явно теряя интерес к разговору.

Два сморщенных, неважно одетых старика сидят передо мной — уж такое досталось место за длинным столом. Они осторожно цепляют вилкой рыбку, оставляя без внимания разнообразные деликатесы — видно, не все уже можно кушать, а может, просто не знают всех этих разносолов. Между собой не разговаривают — наверное, старая обида, но часто повторяют, обращаясь почему-то ко мне: