Александр Куприн - Бармен из Шереметьево

За этими гаражами и случилось первое несчастье. Обычно там, на импровизированной скамейке из бревен, в окружении нескольких алкашей сидел коренастый парень с колючими глазами. Звали его Гендос — в детстве, наверное, был Геной. Поначалу Римма, торопливо проходя по натоптанной тропинке к себе в общежитие, слышала брошенные вслед смешки и поганые реплики, но вскоре это прекратилось — видно, Гендос запретил своим шестеркам открывать рот, и она шла в полной тишине, чувствуя спиной его сверлящий взгляд. Все это было очень неприятно, но нагрузка в школе была приличная — после тяжелого дня совсем не хотелось идти длинным путем через улицу Калинина. В тот злополучный вечер Римма, как обычно, спешила домой и боковым зрением заметила, что Гендос сидит на скамейке один без привычного антуража, смотрит в землю, нервно хрустит пальцами. Учительница прошла дальше, а он, бесшумно поднявшись, по-кошачьи побежал за ней и с силой ударил кулаком в основание головы — там, где шея переходит в затылок. Римма упала лицом вниз, но через минуту пришла в себя — одежда на ней была закинута вверх, трусики порваны, а сзади судорожно бился Гендос, пытаясь пропихнуть свой член, но у него ничего не получалось. В конце концов он кончил ей между ног, встал и растворился в сумерках, а Исакова, поднявшись, побежала в общагу. Она долго-долго плакала под горячим душем, бесконечно намыливая и смывая места, к которым прикасался подонок. В милицию решила не обращаться, ведь даже девственность не была утрачена…

Злосчастные гаражи она с тех пор обходила стороной. Характер Риммы изменился — теперь она нередко кричала на учеников, а двойки ставила не задумываясь. Кроме того, написала письмо в Свердловск своей хворой запущенным диабетом матери, в котором потребовала, чтобы та срочно оформляла инвалидность. Под предлогом ухода за больной матерью Римма рассчитывала прервать обязательные три года отработки и вырваться из этого зоопарка, как она стала про себя называть поселок. От всех дополнительных нагрузок в школе она теперь спокойно, глядя директору прямо в глаза, отказывалась — по «Положению о молодых специалистах» уволить ее все равно было невозможно.

Настоящая катастрофа случилась через полтора месяца. Однажды поздно вечером в дверь ее комнаты постучали. Обычно Римма спрашивала — кто там? Однако в этот раз стук был отчетливо-требовательный. «Комендант», — решила она. И открыла. В комнату быстро и пружинисто вошел Гендос и тут же запер дверь на торчащий в скважине ключ. Римма открыла было рот, чтоб закричать, но получила сильный удар кулаком в живот и стала задыхаться, в глазах потемнело. Гендос скинул с кровати на пол матрас и бросил на него свою жертву. В этот раз в кармане у него был тюбик детского крема, и он долго, с перерывами насиловал учительницу, замотав ей голову простыней. Ушел бесшумно, аккуратно прикрыв дверь. И вновь Исакова плакала и кусала губы под горячим душем. И вновь не решилась пойти в милицию. Воображение рисовало ей большой зал суда, где прокурор всему поселку подробно рассказывает, как именно она была изнасилована. Невыносимо было даже думать об этом…

К работе она утратила всякий интерес, уроки вела чисто механически, а звонку радовалась не меньше учеников. Все это время она отчетливо понимала, что Гендос появится снова, ведь в милицию она не обратилась. Однажды после занятий она спустилась в мастерскую к трудовику:

— Григорий Матвеич, сделайте мне пику.

— Что за пику? Может, нож сделать красивый? — обрадовался трудовик.

Фронтовик был очень совестлив — знал, что Римма бегает с учениками в сквере, когда он запьет, и очень хотел что-нибудь для нее сделать.

— Нет. Мне нужна именно пика, короткая и очень острая.

Далее она поведала инвалиду почти правду. Сказала, что с работы идет за гаражами и на нее нападают собаки. Убить псину ей жалко, а ткнуть острым, чтоб не лезли, — самое то.

Через пару дней счастливый трудовик изготовил для нее изумительную трехгранную и очень острую пику длиной с обычную финку, с наборной ручкой, загнутой, как у старинного пистолета. Римма начала готовиться к визиту. Поздно вечером, когда вся общага укладывалась на казенные сетчатые кровати и движение по коридору прекращалось, учительница отрабатывала два движения — левой рукой резко распахивала дверь, а правой вонзала в темноту коридора свое оружие. После этого, раздевшись, она долго не мигая смотрела в потолок и, наконец, засыпала. Гендос, однако, не появлялся…