Натали Дэниелс - Кукушка [litres]

Опускаю взгляд на компьютер. Потрепанный «Делл» без штепселя – видимо, на случай, если я попытаюсь заколоть насмерть себя или ее.

– Что писать?

Скрипуха вытирает на подносе лужицу и убирает салфетку в карман. Прежде чем уйти, наклоняется и смотрит в глаза.

– Сделайте всем одолжение и напишите, мать вашу, как все было!

Звучит убедительно, по существу. Пока Скрипуха и ее толстая жопа покидают комнату, снова принимаюсь рассматривать храбрый листок.

Я не позволю себя расстроить. Встаю и направляюсь в ванную. Мочиться в штаны не так уж и весело. Наверное, я просто экспериментирую с разными вариантами поведения. После туалета мою свои незнакомые руки в маленькой раковине. Над ней закреплен блестящий металлический лист. Слава богу, отражение расплывчатое, но все равно ясно, что вид у меня не ахти. Волосы растут странными рыжими патлами, просвечивает скальп. Похлопываю по темени. Я похожа на горячо любимого истрепанного детского медвежонка, хотя любимой себя не ощущаю – только истрепанной. Глаза налиты кровью, шея расцвечена мириадами красок. Дотрагиваюсь до горла, гадаю, не повязан ли на нем какой-нибудь жуткий осенний шарф, который подарила мать. Модникам здесь не место. Вожу мылом по металлическому листу, пока отражение не исчезает совсем.

Шаги доктора Робинсон слышны издалека. Она мой судебный психиатр. Я видела ее только раз и пока не составила четкого мнения. Доктор Звиздюк представил мне ее в благоговейной тишине, из чего я делаю вывод, что в мире дипломированных шарлатанов она птица высокого полета. У доктора Робинсон успокаивающий, мудрый, профессиональный голос, который она, вероятно, тренировала годами; чересчур гладкий, как и ее одежда – не дешевая, но вусмерть безликая. Доктор Робинсон – аккуратная и чистенькая, не за что зацепиться взгляду. Достойна внимания только обувь. Когда она входит, замечаю на правом мыске то ли птичий помет, то ли каплю каши. Потом ей на это укажу. Если будет полезно.

В прошлый раз она заявила, что пришла «помочь мне докопаться до истоков». Мы на севере Лондона. Ходят слухи, что здесь больше психиатров, чем психов. С этой точки зрения, не она мне помогает, а я, тудыть-растудыть, оказываю ей услугу, позволяя оплачивать жалюзи на окнах, модную кухню и «Пуйи-Фюме» в холодильнике.

Улыбается. Не настоящей улыбкой – профессиональной. Приучила себя без напряжения смотреть в глаза. Думает, у нее хорошо получается, но ей-богу, переглядеть в гляделки психа невозможно. У нее большой нос и блестящие, точно бусины, глаза. Взгляд, как будто слегка под мухой, вызывает у собеседника легкую тревогу – полагаю, ей это весьма кстати, учитывая род занятий.

В докторе Робинсон все одновременно напряжено и дозировано. Она человек серьезный, можно не опасаться, что вдруг что-нибудь отмочит. Ценю – сама когда-то отмачивала немало. Длинное каре, темные блестящие волосы все время падают вперед; жест, которым она их поправляет, превратился в своеобразную пунктуацию ее методичного мыслительного процесса. «Понимаю…» – Волосы за ухо. – «А как вы думаете…» – Волосы за ухо. – «Что она имела в виду?» – Волосы за ухо.

Когда она в характерной неспешной манере снимает жакет и вешает его на спинку стула, улавливаю запах сигареты с ментолом или просто мяты, маскирующей обычную сигарету.

Курение – слабость.

Доктор Робинсон аккуратно садится и поправляет волосы. Раздраженно вытаскивает из нагрудного кармана жакета завибрировавший телефон. Наклоняется и глядит на экран. Шрифт крупный, я легко читаю. Да, ей около пятидесяти. Как и мне. Хороший возраст – глаза садятся, но мы в самом расцвете. Сообщение в «Вотсап», отправитель – «Душка Сай». По ее лицу снова пробегает тень. Она поворачивает телефон под другим углом – мне уже не видно, – выключает и снова растягивает губы в дежурную улыбку.

– Прошу прощения, – говорит, совершенно не выглядя виноватой, и ставит сумку на пол.

Доктор Робинсон по-прежнему во власти этикета. Очень придирчива – не понравилось положение сумки, переставляет ее на другую сторону. Затем обращает на меня все внимание, своеобразно наклоняя голову со слегка встревоженным выражением, как будто ухо уловило вдалеке волчий вой. Сверлит меня глазами-бусинами. Я ее завораживаю, как гениталии Шэрон: зрелище увлекательное, однако по сути своей гадкое.

– Итак, Констанс, рада снова вас видеть. Как вы сегодня?

Мне не нравится тон врачей. Они охренительно надменные. Учти, дорогуша, чтобы играть в эту игру, нужны двое! Медленно снимаю волосок с треников.