Себастьян Фитцек - Инквизитор

Он хотел сопротивляться, отвернуть голову в сторону, но то, что она ему впрыснула, похоже, заблокировало работу мотонейронов.

К тому же она упиралась коленями ему в предплечья, сидя верхом на его урчащем животе. При других обстоятельствах он бы запросто сбросил с себя такое легкое тело одной рукой, но сейчас он был парализован – и намного сильнее, чем она изображала все это время.

Почему?

Он посмотрел ей в глаза, надеясь увидеть там объяснение, нерешительность, но ошибся: она использовала возможность, чтобы капнуть ему на роговую оболочку сильно концентрированный скополамин.

Появилось сильное жжение, и он тут же отреагировал на алкалоид, которым окулисты обычно расширяют зрачки перед тем, как проверить зрение. Когда София повторила процедуру и «расширила» его второй зрачок, он уже чувствовал известные побочные действия экстракта этого растения семейства пасленовых.

– Почему? – простонал он, чувствуя удивительное спокойствие. Капли парализовали парасимпатическую нервную систему, приглушили его и без того слабое состояние и подавили тошноту. Его напряженные мускулы расслабились, и Каспар вдруг почувствовал безмятежность, какой уже давно не испытывал, хотя опасность парила прямо над ним.

София улыбнулась ему и убрала волосы за ухо.

– Мари, – лишь произнесла она. Простое имя, которого было достаточно, чтобы он осознал жуткую правду.

«Так и есть. Верно. – Теперь он вспомнил. – Ее так зовут. Мари!»

Белокурый ангел, лечение которого оказалось неудачным. Его первая врачебная ошибка. Но Мари была не только его, она была…

– Наша дочь, – спокойно подтвердила София.

Конечно. Поэтому его все время так тянуло к ней.

Вот почему София казалась ему такой родной. Потому что он ее знал. Но это было давно. Много лет назад.

– Ты забрал ее у меня.

«Нет, я не забирал, – хотел сказать он. – Ты же бросила меня, когда Мари было три года, и переехала в Берлин. К своему новому другу».

– Но я отомщу за нее.

«Я буду бороться. Скоро у меня важный судебный процесс. Держите за меня кулаки».

Значит, вот что она имела в виду. Это парадоксально.

Чем сильнее он противостоял воздействию яда на свою вегетативную систему, тем отчетливее вспоминал их совместную ужасную предысторию.

На протяжении восьми лет он почти не видел Мари. Пока не раздался тот обеспокоенный звонок. От Кати Адези, ее учительницы.

Поэтому он поехал в Берлин и забрал Мари к себе. В Гамбург. В свою врачебную практику.

«Можно начинать. Ваша дочь ждет. Мы все подготовили, господин доктор Хаберланд».

Он ее загипнотизировал. Без ведома Софии, потому что хотел выяснить, не подвергалась ли его дочь насилию.

И теперь София вершила над ним суд, потому что во время гипноза у Мари произошел инсульт. С тех пор она была парализована и находилась в коматозном состоянии, из которого уже никогда не сможет выйти.

«Запертая внутри себя. Как в беспробудном сне. Как жертвы Инквизитора».

Но это было невозможно. Худшее, что могло случиться при неудачно проведенном сеансе, была потеря раппорта. Поражения Мари никак не могли быть побочным действием его медицинского гипноза.

«Судороги. Неконтролируемые движения конечностей. Навсегда притупленные рефлексы».

Поэтому на окнах не было решеток. Никто не затащил его дочь туда насильно.

«Я боюсь. Ты ведь скоро вернешься, папа?»

Тюрьма, из которой он хотел освободить ее, была собственным телом Мари. Она была заживо похоронена в самой себе.

– Ты ошибаешься… – тщетно пытался произнести он. Как и все остальные мышцы тела, его язык тоже не двигался. Но София, похоже, все равно ему отвечала. Она говорила с ним твердым монотонным голосом, видимо объясняя что-то, чего он не мог разобрать из-за фоновых шумов, но догадывался, о чем речь. В данный момент София была его судьей. И устроила ему процесс за поступок, о котором он вспомнил лишь в эту секунду. В качестве судебного зала она выбрала клинику и начала главное судебное разбирательство несколько часов назад, а он даже не осознавал, что находится на скамье подсудимых. Осталось лишь привести в исполнение приговор – здесь, в вестибюле перед лабораторией.

– Постой, пожалуйста, не надо. Ты совершаешь большую ошибку, – хотел сказать он и в то же время подумал, какими глупыми они все были. И какими слепыми.

«Значит, это и была разгадка».

Все это было лишь спектаклем, жуткой шарадой. На протяжении всего времени София держала перед их глазами кривое зеркало страха, в котором отражалась безжалостная правда – явная и очевидная каждому, – правда в перевернутом виде. Инквизитором была женщина, преступник – жертвой, ее защитники – добычей. И ослепленные, они чуть не убили единственного, кто знал это и хотел их спасти: Брука. Не он, а София убила Расфельда и перетащила в отделение патологии. Это она разделила группу и хотела изолировать свою последнюю жертву: его.