Я проскользнул в эту дыру, и Хёрст последовал за мной. Я услышал, как он выругался. За прошедшие годы потолстел не только его кошелек.
– Как раз вовремя.
Я вздрогнул. Из тени у забора возникла Глория. В этот раз она была одета в темное пальто, а не в свои обычные пастельные тона. Сообразно случаю.
Я огляделся.
– Где Мэри?
– В багажнике моей машины.
– Ах ты, сука, – сказал Хёрст.
Глория повернулась к нему.
– Стивен Хёрст, полагаю? На самом деле я шучу. Она скрылась вон за тем холмом примерно двадцать минут назад.
Я поспешил вмешаться:
– Глория, твои деньги – у Мэри. Больше тридцати штук. Более семисот пятидесяти. Нам нужно лишь добраться до нее.
Глория взглянула на Хёрста.
– А что с ним?
– А что с ним?
– Ты сказал, что деньги у Мэри, его жены.
– Да.
– Так какая от него польза?
– Глория…
– Именно.
Она двигалась так быстро, что я едва успел заметить ствол. Я лишь услышал хлопок, и вот Хёрст уже корчился на земле, крича и сжимая свою ногу. Темно-красная кровь фонтаном – в прямом смысле этого слова – хлестала из раны. Я опустился рядом с ним на колени и схватил его за руки.
– Господи Иисусе!
Я огляделся. Дорога за забором была пустынной. Никого. Даже если по ней проедет машина, свет ее фар не сможет высветить нас здесь, в тени.
– Бедренная артерия, – сказала Глория, опуская пистолет с большим глушителем. – Даже если я передавлю ее, он истечет кровью примерно за пятнадцать-двадцать минут.
Взгляд Хёрста встретился с моим. Глория схватила меня за руку и потянула вверх.
– Ты теряешь время. Иди и принеси мои гребаные деньги.
– Но как же…
Она прижала палец к моим губам.
– Тик-так.
Я ринулся вверх по холму, размахивая фонарем. Впрочем, он мне не был особо нужен. Меня вели инстинкт и страх. Трость я не взял, потому, взбираясь по скользким каменистым склонам и спускаясь с них, я все время спотыкался и хромал. Моя травмированная нога практически без остановки ныла. Ей вторили ребра. Однако часть меня ощущала какую-то отстраненность, словно я летел сам у себя над головой и смотрел, как высокий худощавый человек с одышкой курильщика и растрепанными черными волосами, шатаясь, бредет по сельской местности подобно пьяному бомжу.
Мне хотелось смеяться над абсурдностью происходящего, смеяться до боли в животе. Оно казалось мне каким-то мрачным, ужасным сном. Однако в глубине души я понимал, что все это происходит реально. Кошмар наяву, который начался двадцать пять лет назад.
И который закончится сегодня ночью.
У подножия холма я увидел ее. Скрестив ноги, она сидела у входа. Рядом с ней горела походная лампа, а у ее ног лежал рюкзак. Чтобы не замерзнуть, Мэри завязала голову платком и натянула капюшон. Она наклонилась, и на мгновение я подумал, что она молится. Однако в следующую секунду Мэри выпрямилась, и я увидел, что она просто зажигала сигарету.
Выключив фонарь, я смотрел на нее. Но я видел совсем не ее. Я видел пятнадцатилетнюю девчонку. Красивую, умную и… холодную. Я вдруг подумал о том, как я мог не замечать этого раньше. Впрочем, хорошенькое личико ослепляет, не давая увидеть многих недостатков. Особенно когда тебе пятнадцать и в твоем теле играют гормоны. Тебе все равно, что скрывается внутри, даже если там лишь темнота и гнилое нутро.
Я сделал шаг вперед.
– Мэри?
Она даже не обернулась.
– Я знала, что это будешь ты. Всегда ты. Ты с самого детства был занозой у меня в боку. Ты – как колючка.
– Ну, у меня даже фамилия созвучна терну.
– Уходи, Джо.
– Ладно. Если ты пойдешь со мной.
– Хорошая попытка.
– Тогда попробуем по-другому: если ты не пойдешь со мной, одна сумасшедшая леди убьет твоего мужа.
– Даже если бы я хоть на секунду тебе поверила – что мне с того? Когда я с этим покончу, мы с Джереми уедем подальше от Хёрста и от этой вонючей дыры. Навсегда.
– Ты должна знать, что это безумие.
– Это мой единственный шанс.
– Клиника в Америке была твоим единственным шансом. Ты хоть когда-то всерьез думала о том, чтобы туда поехать? Или все это было лишь уловкой, чтобы получить деньги?
Услышав это, она наконец повернулась ко мне. В свете лампы ее лицо выглядело пугающе худым и до ужаса спокойным.
– Знаешь, в скольких случаях из ста наступает ремиссия? В тридцати. Всего в тридцати процентах случаев.
– Я делал ставки и похуже.
– И выигрывал?
Я ничего ей не ответил.
– Так и думала, что нет. А я не хочу рисковать. Я не хочу умирать.
Читать дальше