Жан-Кристоф Гранже - Последняя охота

– Сомневаюсь, что его лишили головы за любовь к порке кнутом. Мы с тобой хорошо знаем эту публику. Самые ласковые представители уголовного мира.

Он сразу пожалел, что позволил себе этот снисходительный тон. «Какой же ты идиот, комиссар! Каждый волен самовыражаться, как ему нравится. Не стоит презирать человека, не проявлявшего жестокости , и очаровываться преступностью, отравляющей наше общество…»

– Не согласна… – Ивана покачала головой. – Он мог нарваться на плохих парней в тот момент, когда был особенно уязвим…

Но подобный сценарий не давал ответа на главный вопрос: почему в лесу?

Они выехали на дорогу, нависающую над Черным лесом и цепью гор, поросших блестящим «мехом». Говорят, на расстоянии он кажется черным, но сейчас, под ярким послеполуденным солнцем, бесконечная череда холмов, долин и синусоидальных линий растительного моря была зеленой. Им предстоит затеряться в гигантском лабиринте дорог и тропинок, в лесу, скрывающем хищника.

– Что-нибудь еще?

– Политическое покушение, – едва слышно произнесла Ивана.

Ньеман понял, что она отдает предпочтение этой версии.

– Он занимался политикой?

– Нет. Но был великим охотником, как и все члены его семьи.

– Поясни.

– Гейерсберги владеют тысячами гектаров леса, ставшего ареной их единственного пристрастия. Они выкупили окрестные земли, протолкнули указы, запрещающие сельскохозяйственную деятельность, и все это ради того, чтобы увеличить размер «игровой площадки».

– Хочешь сказать, они ездили во Францию исключительно ради охоты?

– Псовая охота запрещена, но Гейерсберги практикуют все другие виды – охоту с подхода, облаву…

– Нужно говорить – облавы.

– А мне все едино, – ответила Ивана со смесью отвращения и вызова. – Ладно, я ни при чем, а вот Юрген был охотником в полном смысле этого слова и уважал одно – собственную жажду крови.

– Выходит, его могли кокнуть противники охоты или разгневанные хлебопашцы?

Ивана загадочно улыбнулась. Ньеману нравилось, когда она изображала девчонку-проказницу, смотрела искоса, прячась за вельветовым воротником куртки.

– Местные активисты антиохоты – злобные ребята.

– Но отрезать голову…

– Они могли срежиссировать смерть Юргена напоказ, в назидание другим.

Ньеман решил вернуться к старым добрым вариантам:

– Как насчет убийцы-психа? Такие действуют, не зная жертву, подчиняясь голосу своего безумия. Юрген вполне мог столкнуться с подобным типом…

– Жандармы прошерстили картотеки Эльзаса и Баден-Вюртемберга и не нашли ни похожих убийств, ни заявлений о сбежавших пациентах психлечебниц. Если на Гейерсберга напал психопат, это его первое преступление. Есть одна деталь, свидетельствующая в пользу такой гипотезы.

– Какая?

– Полнолуние. Ночное светило было на пике своего цикла, когда выпотрошили миллиардера.

Его привычное «возбуждающее» средство – кровь, безумие, тайна… Ньемана затрясло. Он умер, воскрес и теперь все время зяб, словно тело так и не обрело прежних свойств.

– Что говорит семья?

– Немецкие коллеги едва осмелились их опросить. Это одна из причин, по которой нас туда отправили; решили, что французам будет сподручнее трясти клан. Первый поворот направо.

– Можешь сказать, куда мы едем?

– Поговорить с врачом, который наблюдал за вскрытием.

– «Наблюдал»? Что еще за новости?

– Спецмера. Шенген – он и для трупов Шенген, а у Гейерсбергов длинные руки. Здесь налево.

Ньеман подчинился указанию своего штурмана, и они оказались на каменистой тропинке, полностью затененной деревьями. Их коричневые с зеленым верхушки сплелись и образовали что-то вроде лестницы в небо.

– Не понимаю… Мы что, не едем в больницу?

– Теперь все время прямо.

Дорога внезапно раздвоилась, и внизу показалось озеро. Гигантское зеркало сверкало на солнце, его контуры скрывались за бахромой из черных елей. Волны меняли цвет от серо-стального до аспидного и казались единой непроницаемой массой.

– Озеро Титизе, – объявила Ивана, радуясь, что сумела впечатлить Ньемана.

Он смотрел на шале, прилепившиеся к склонам вокруг водной глади. Совсем новые, но умело состаренные, деревянные строения навевали мысль о согревающем душу вневременье. Картинка на шоколадке.

Ньеман перевел взгляд на идеально гладкую, хромированную поверхность воды. Озеро напоминало месторождение особого минерала, в котором когда-то закаляли бомбы для люфтваффе.