Линкольн Чайлд - Город вечной ночи [litres]

Пендергаст смотрел на Озмиана, прищурившись, и ничего не говорил.

– Я вижу, вас это не удовлетворяет. Хорошо. Есть и вторая причина. – Озмиан еще раз крутанул голову Лонгстрита на столешнице. – Мне шел тринадцатый год, когда наш горячо любимый отец Ансельм запер меня в ризнице и многократно изнасиловал. При этом он повторял, что Господь и Иисус смотрят и не возражают, и угрожал мне адом и еще чем похуже, если я проболтаюсь. У меня случился психический срыв. Я перестал разговаривать, перестал думать, перестал всё. Моя семья, не зная о том, что случилось, решила, что я сошел с ума. Мне поставили диагноз: кататоническая шизофрения. «Кингс-Парк» в то время обладал блестящей репутацией, это была единственная в стране больница, где меня обещали вылечить. Да, агент Пендергаст, я стал пациентом главного комплекса больницы. Одним из последних пациентов, как получается. И здесь я действительно выздоровел. Не потому, что они меня вылечили, а благодаря моим собственным внутренним ресурсам.

– «Кингс-Парк» был известен своей электрошоковой терапией.

– Это верно, и именно поэтому его в конце концов закрыли. Но шоковая терапия – да и всякие штуки похуже! – предназначалась для слюнявых дебилов, невменяемых и жалких неудачников. К счастью, я избежал такой судьбы.

– И как я понял, вылечили сами себя.

– Ваш саркастический тон неприятен, но да, я сам себя вылечил. В один прекрасный день я понял, что мне нужно сделать нечто важное – отомстить. Возможно, месть – самая сильная из человеческих мотиваций. И тогда я взял себя в руки, стряхнул с себя пыль и убедил доверчивых и легко поддающихся на манипуляции докторов, что они меня вылечили. Я начал жить заново. Я продолжал взрослеть, поступил в колледж и наконец сделал то, что давно хотел сделать, – наказал отца Ансельма. Смерть стала бы для него освобождением, а моя цель состояла в том, чтобы он остаток жизни провел в мучениях и горестях. Потом я поступил в Стэнфорд, закончил его с отличием, основал «ДиджиФлад», заработал миллиарды долларов, трахал красивых женщин, жил в невероятной роскоши и преимуществах… короче говоря, делал все то, что делают по-настоящему талантливые люди вроде меня.

– Вот уж действительно, – сухо заметил Пендергаст.

– Во всяком случае, возвращаясь к вашему вопросу, вскоре после моей выписки «Кингс-Парк» прекратил существование, его закрыли и оставили гнить.

– Символично, что эта больница станет для вас местом последней охоты.

– Я вижу, вы уже проникаетесь азартом. Вы наверняка понимаете, что подобный опыт позволит мне закольцевать мое бытие в этом мире. Конечно, тогда я почти ничего не знал в этом здании – только палату, в которой меня держали и мучили лекарствами, и врачебный кабинет, где я врал с три короба моему доктору, а он всему верил и подробно записывал. В сущности, я так же незнаком с этим зданием, как и вы, – у меня там не будет преимущества.

Озмиан положил на стол «лес-баер» и запасной магазин к нему, а взрыватель спрятал у себя в кармане. Затем он выложил на стол часы, фонарик и нож с фиксированным лезвием:

– Ваше снаряжение. – Он встал. – Итак, агент Пендергаст, начнем?

Ночь стояла холодная, без малейшего намека на ветерок, над башнями здания 93 только что поднялась полная луна, заливая все вокруг мертвенно-бледным светом. Облаченный в камуфляж и мягкие туфли, навязанные ему Озмианом, агент Пендергаст помедлил за дверью здания 44. Здание 93 находилось ярдах в ста – огромный черный клин на освещенном луной небе, окруженный покосившейся сеточной оградой. Между Пендергастом и оградой находилось открытое пространство, поросшее низкой травкой и местами припорошенное хрустким снегом. Картину дополняло несколько мертвых деревьев и трухлявых пней. Справа торчал холмик, покрытый низкорослым кустарником.

Увидеть Лонгстрита, так зверски обезглавленного; увидеть д’Агосту, избитого и скрученного, как свинья на убой; понять, как жестоко обманул его Озмиан, – ужас всего случившегося давил на Пендергаста, грозил смутить его разум, ошеломить его горем, яростью, угрызениями совести. Специальный агент сделал глубокий вдох, закрыл глаза и сосредоточился, прогоняя от себя то, что могло его отвлечь. Прошла минута, драгоценная минута, но он знал, что если не возьмет себя в руки и не вернет ясность мысли, то наверняка проиграет.

Шестьдесят секунд спустя он открыл глаза. Ночь оставалась холодной и тихой, лунный свет – прозрачным, как вода. Пендергаст начал обдумывать разные возможности, мысленно проверяя траектории потенциальных действий, определяя, какой из вариантов стоит рассматривать дальше, а какой отбросить.