Камилла Гребе - Оцепенение

Я думаю о Самуэле. О том, что по иронии судьбы его имя означает «Бог слышит молитвы».

Самуила из Первой книги Самуила так назвали, потому что его мать Ханна молила Бога о сыне.

Бог слышит молитвы.

Услышит ли Он мои?

Прошло трое суток с тех пор, как мы должны были встретиться с Самуэлем в гавани, а он не пришел. С тех пор от него ничего не было слышно. Ни звука.

Полная тишина.

Полагаю, что теперь стоило бы пойти в полицию, но у меня нет никакого желания общаться с той высокомерной девицей.

Я пообещала себе пойти туда, если мне удастся найти эту Ракель, потому что тогда у меня будут доказательства. Что-то, что заставит их действовать, а не задавать мне глупые вопросы.

Раздается звонок, и Бьёрн судорожно отвечает на него.

Он ищет мой взгляд, и я одобрительно киваю и поднимаю палец в воздух.

– Алло, – почти пищит он в трубку.

Стина тоже смотрит на меня, улыбается и кивает, гордая за своего сына.

– О’кей, – продолжает Бьёрн.

И потом:

– Нет. Не совсем, но я подрабатывал в доме престарелых. Делал уборку. Но я не давал им лекарств или что-то в этом духе.

Он замолкает и несколько раз кивает.

– Девятнадцать. Через три месяца.

Потом молчит, и я мысленно молюсь, чтобы наш план удался.

– Дело в том, что я бросил школу, – произносит Бьёрн озабоченно, как я его учила. – Мне надоело учиться, я хотел работать. Не то чтобы я прогуливал… Я просто…

Он замолкает.

– Да, годится.

Записывает что-то на бумаге и кивает.

– Хорошо. До встречи.

Он кладет трубку.

Не успеваю я озвучить вопрос, как Бьёрн расплывается в улыбке, открывающей белоснежные зубы.

– Гавань в Стувшере послезавтра в одиннадцать! – с триумфом объявляет он и поднимает руку. Мы со Стиной по очереди бьем ладонью о его ладонь. С губ срывается вздох облегчения.

– Что она сказала? – шепчу я.

– Что хочет встретиться и поговорить. Что сложно найти хорошего человека, и что она надеется, что мы подойдем друг другу.

Стина смотрит на меня. Зеленые глаза сверкают.

– Я же сказала, что все будет хорошо, – улыбается она, демонстрируя пломбы в пожелтевших от никотина зубах.

– Спасибо, – со слезами на глазах благодарю я Стину и ее сына. – Спасибо, дорогие! Не знаю, как отплатить вам за добро.

Моя мама говорила, что время все лечит. Будто время это медсестра в накрахмаленном халате с белоснежными руками, подающая горячий бульон, а не старуха с косой, поджидающая, когда ты совершишь ошибку, которая будет стоить тебе жизни.

Или жизни твоих близких. Например, твоего ребенка.

Я пробую вино и улыбаюсь Афсанех и Мартину – ее университетскому приятелю.

Они смеются над чем-то, что только что сказал Мартин. Я не уловил смысла, но все равно изображаю улыбку, потому что не хочу выдавать свое мрачное настроение. Мысли мои заняты тем, что мы узнали от Ханне о ягненке, голубке и льве.

Лев – это Улле Берг.

Нужно найти его как можно скорее. Даже если стихотворения недостаточно для суда в качестве доказательства, у нас есть его ДНК. С его тюремным прошлым ДНК оказалось на теле одной из жертв явно не случайно.

Да я и не верю в случай.

Я смотрю на Мартина.

Он ровесник Афсанех. Бледное вытянутое лицо с непропорционально большим носом. Русые кудрявые волосы торчат во все стороны. С этой стрижкой он похож на пуделя.

Мартин смотрит на меня, ожидая, что я как-то прокомментирую сказанное им. Я спешу перевести разговор на другую тему, чтобы не выдать свою рассеянность.

– Афсанех говорит, что работа над научным трудом продвигается успешно, – говорю я.

Мартин улыбается и бросает быстрый взгляд на мою жену.

– Да, как я только что сказал. Защита в октябре, если все пойдет по плану. Но у моего профессора из института психологии как раз произошло смещение межпозвоночного диска, так что всего можно ожидать.

– Прости, – извиняюсь я. – Я отвлекся.

Мартин отмахивается:

– Все в порядке. Вам есть о чем подумать помимо моей пыльной докторской.

Возникает пауза. Я опускаю глаза и изучаю узоры на столе, вырезанные Надей весной. Помню, как сильно тогда на нее разозлился. Если она выздоровеет, я никогда больше не буду на нее злиться.

Только бы она поправилась. Только бы стала прежней.

Афсанех прокашливается:

– Я бы не назвала ее пыльной. Она хорошо описывает наше время.

– А о чем она? – спрашиваю я.

Мартин склоняет голову и запускает руку в волосы. Крупный нос блестит в свете люстры.