Луиза Дженсен - Свидание [litres]

– Мой муж сейчас меня убьет, – говорю я медленнее, охваченная чувством неизбежности.

– Полиция уже едет. Вы можете где-нибудь запереться?

– Поздно, – шепчу я.

Мэтт вырывает у меня из пальцев телефон и со всей силы бьет им меня по голове.

Чернота.

Поздно.

Обрывки образов. Все перемешалось. Смутно сознаю, что меня поднимают. Холодный воздух. Ветви цепляются за волосы. Меня несут через сад. Урчание мотора, скрип калитки. Кладут на что-то теплое и мягкое. Опять чернота.

Едем. Голова пульсирует от боли. Вибрации двигателя убаюкивают.

В машине, в безопасности.

Пристегнута ремнем на сиденье рядом с папой. Едем с ним в магазин на углу. Упаковка неаполитанского мороженого из морозилки к воскресному чаю. Меняемся с Беном: ему – клубничное, мне – шоколадное.

Сон.

В ушах шумит, чувства пробуждаются от рева. Сначала думаю, что шумит кровь в ушах, пульс на запястье частый и слабый. Потом понимаю – это море. Я лежу на твердой сырой земле, зубы стучат от холода. Вверху голые балки, изъеденные жучком. Серые каменные стены.

Темной ночью творятся темные дела.

Внезапно понимаю, что фотография на моей странице в «Инстаграме» сделана здесь, в месте, которое я очень люблю. Мэтт это прекрасно знает. Я делилась с ним детскими воспоминаниями о пикниках с Беном и мамой, до ее болезни. Тут он сделал мне предложение.

Рывком сажусь, и веревка впивается в запястья. Меня дергают за ноги. Мэтт связывает мне щиколотки.

– Ублюдок!

Брыкаюсь. Попадаю пяткой в мягкую плоть его живота.

Он со всей силы бьет меня по лицу. Ощущаю металлический вкус крови во рту. Свирепо гляжу на него, думая, какая дорога привела нас от свадебных клятв вот к этому. Неужели я в самом деле была такой плохой женой?

Он придвигается, впиваясь в меня взглядом, – и я внезапно понимаю…

Я не была плохой женой. Это не мой муж!

– Бен?…

Мужчина, который сейчас так близко, что я чувствую его дыхание, переоделся в одежду Мэтта и нацепил его шарф. Но по запаху – несомненно, мой брат.

В углу лихорадочно кивает головой мужчина, которого я приняла за Бена. Очки в металлической оправе, которые не подходят ему по размеру, съехали на нос. Я испугана, зла и одновременно чувствую себя маленькой и ничтожной. Бен решил, что провести меня будет легче легкого, и как же он был прав! У них с Мэттом одинаковые короткие стрижки, темные волосы. Когда я увидела связанного Мэтта в костюме и очках Бена, мне ни на секунду не пришло в голову присмотреться внимательнее.

Не верь глазам своим.

Хотя я не могу доверять своему зрению, у каждого из нас есть уникальный запах, который практически невозможно имитировать. Внезапно я понимаю: все это проделывал Бен. Издевался, запугивал, написал на двери «убийца», прислал антидепрессанты, «если вдруг не можешь жить после того, что сделала». Теперь все предельно ясно.

– Бен, – повторяю уверенней, – я знаю, это ты.

Он изумленно открывает рот, и я снова чувствую запах ментоловых сигарет, которые он курит в стрессовых ситуациях. А ведь нет ничего более стрессового, чем убийство.

Мне ли не знать.

Я долго повторяла материал к пробным экзаменам в школе и забылась неспокойным сном около половины двенадцатого. В полночь резко проснулась и сначала не сообразила, что меня разбудило. Села на постели и потерла мутные глаза. Сквозь шторы пробивался лунный свет, на потолок ложилась тень от платяного шкафа – ничего необычного, хотя в ту ночь тени казались густыми и зловещими. Я нехотя спустила ноги с кровати. Шестое чувство нашептывало, что в доме что-то очень, очень не так. Сейчас вспоминаются мелкие детали: мурашки по коже и прикосновение махрового халата; меховые тапки, греющие ноги. Скрип дверных петель, когда я осторожно ее приоткрыла, надеясь, что разбудил меня Бен, однако в глубине души зная, что это не он. В доме еще пахло сосисками, которые мы ели на ужин. Теперь они лежали в желудке тяжелым жирным комом.

В приоткрытую дверь Бена, из которой лился мягкий мандариновый свет ночника, было видно его тельце, свернувшееся в кроватке. Совенок Олли упал на пол; Бену недавно исполнилось девять, но он продолжал спать с любимой игрушкой. Я собиралась поднять совенка, когда вдруг услышала шум – шепот, который становился громче и надрывнее.

Я медленно и осторожно прокралась на цыпочках к маминой комнате. Прижалась ухом к плотно закрытой деревянной двери.

С той стороны доносились приглушенные рыдания, и сначала я подумала, что плачет мама. Пальцы скользнули к дверной ручке, я хотела войти и утешить. Тут мама заговорила, и я поняла, что плакала не она. Мама была там не одна.