Симона Сент-Джеймс - Сломанные девочки [litres]

– Зачем это? – спросила Снеси.

Кейти так и уставилась на нее:

– Чтобы хорошо выглядеть.

Снеси снова пожала плечами, но сделала так, как ей велели.

– Какой смысл? Я даже разговаривать с ним особо не хочу. Он хороший, но у меня нет сил.

– Чтобы произвести хорошее впечатление, – сказала Кейти. – Поверь, так надо.

Поэтому Снеси аккуратно зачесала волосы назад, разгладила блузку на груди и накинула сверху кардиган.

– Ненавижу все это, – сказала она, натягивая ботинки. – Я так по ней скучаю!

– Я тоже, – откликнулась Роберта.

Они тысячу раз пересмотрели все вещи в чемодане Сони, но не нашли ни единой зацепки, только тосковали все сильнее, вспоминая, как эти вещи лежали на Сониных полках и висели на вешалках. Полотенца и расческа хранили запах Сони. Казалось, она так близко. Как она может быть мертва?

– Если Джозеф тебе еще что-нибудь подарит, не отказывайся, – сказала Кейти. – Притворись скромной глупышкой, как ты умеешь. И ни слова ему о Соне.

Сисси кивнула. У нее и правда не хватало сил, чтобы разозлиться на «глупышку», да и в целом Кейти не так уж и не права. В спальне, среди своих, Сисси не имело смысла притворяться.

Она спустилась по лестнице, пересекла внутренний двор и оказалась в столовой, где специально расставили столы для семейных бесед. Перед Рождеством посетителей приходило совсем немного, потому что большинство девочек хотя бы на несколько дней уезжали на каникулы домой. «Вам всем хочется видеть своих дочерей пореже, – с горечью подумала Сисси. – Поэтому вы постарались упечь их сюда».

В углу, зевая над книгой, сидела миссис Пибоди, сегодня подошла ее очередь наблюдать за девочками. За одним из столов Дженни Уайт разговаривала с родителями; судя по всему, все трое чувствовали себя неловко. Дженни в отчаянии посматривала в окно. Элисон Гарнер сидела рядом с беременной матерью, на коленях у которой пристроился еще один ребенок – маленький мальчик, хлопающий в ладоши и тянущий ручки к сестре.

А в самом углу комнаты, у окна, стояла Мэри Хэнд.

Сисси замерла, не способная даже вдохнуть. На Мэри было все то же черное платье, руки свисали вдоль тела. Сисси чувствовала на себе ее взгляд и представляла в воображении лицо Мэри под вуалью – худое, заостренное. Внутри нее все сжалось, руки заледенели, а кожу лица покалывало от страха.

Мэри сдвинулась с места – сделала шаг через комнату в направлении Сисси, а потом еще один. Вокруг них все шло своим чередом, младший братик Элисон что-то лепетал. «Бегите!» – хотелось закричать Сисси. Но когда Мэри сделала еще один шаг, она поняла, что ее никто не видит.

«Она пришла за мной, – подумала Сисси. – Как тогда в ванной». В тот раз ей удалось закричать, вынырнуть из-под воды и наделать столько шума, что ее услышали все девочки на этаже. Но сейчас, когда Мэри стояла прямо перед ней, Сисси не могла выдавить из себя ни звука.

Платье Мэри колыхалось при ходьбе. Внезапно в голове у Сисси прозвучал голос: «Моя девочка. Моя малышка».

Сисси беспомощно и беззвучно захлопала губами. Взгляд ее скользнул за спину Мэри, за окно. Ну конечно – сад. Вот почему Мэри там стояла. В этом саду похоронен ее ребенок.

«Пожалуйста, помогите, хоть кто-нибудь», – подумала Сисси.

«Моя девочка, – произнесла Мэри, подходя так близко, что Сисси могла рассмотреть истлевшую ткань ее платья и кости рук, просвечивающие сквозь дыры. – Милая».

И тут Сисси закричала.

Звук был таким громким, а кровь так сильно ударила ей в уши, что она перестала слышать, что происходит в комнате: скрежет отодвинутого стула, восклицание учителя, испуганный плач ребенка. Сисси кричала до тех пор, пока у нее не заболело горло. По ногам текло что-то теплое, и она ненароком подумала, что описалась. Затем ее схватили чьи-то руки, и она почувствовала, как ее трясут. Словно издалека прозвучал голос миссис Пибоди: «Сесилия! Сесилия!»

Холодный воздух ударил Сисси по лицу. Она моргнула, повернула голову и снова уставилась в центр комнаты.

Мэри Хэнд исчезла.

На ее месте стояла женщина. Сисси потребовалось несколько мучительных секунд, прежде чем она узнала в ней свою мать. Та была одета в шерстяное зимнее платье и пальто, застегнутое под самое горло. Вокруг шеи она повязала шарф, в руках держала сумочку. Волосы мать, как всегда, завязала в узел на затылке, а ее тонкое лицо выражало страх и тревогу.

– Милая, милая! – воскликнула она.

Руки, державшие ее под водой в ванне.

Руки матери, удерживавшие ее на дне, пока соленая вода заполняла нос, рот и легкие Снеси, а она пыталась вырваться.