Саймон Лелич - Комната лжи [litres]

Хотя в ту ночь кое-что произошло, мама вошла ко мне в комнату. Она постучала, я не ответил, но она все равно вошла и спросила, можем ли мы поговорить. Я пожал плечами, или что-то такое, кажется. А мама зашла и села в изножье кровати, и это ближе, чем она подходила ко мне за все последние недели. Я просто лежал на боку, таращился на обои, на них еще такие завихрения, по которым можно вечно водить взглядом. Я делал так в детстве, водил пальцем по завиткам.

«Можно включить свет?» – продолжает она, и я отвечаю: «Как хочешь». И она это делает, включает свет, небольшую прикроватную лампу, а я жду, пока она скажет, чего хочет. Мне все равно, я просто хочу, чтобы она все высказала и оставила меня одного.

«Послушай, – продолжает она. – Нам надо поговорить, Джейк. Нормально поговорить. Тебе так не кажется?»

Меньше всего мне хочется говорить с мамой, но ощущение, как она сидит там, рядом со мной, совершенно не такое, как раньше. Поэтому я молчу. Я просто лежу и ничего не говорю.

«Ты будешь отвечать? – продолжает она. – Если я задам вопрос? – Она делает вдох, словно собирается с духом. – Ты сожалеешь? – говорит она. – О том, что произошло?»

Не знаю, что это, но после многих недель, когда я пытался объяснить, мне все объясняли, никто и близко меня не понимал, я не видел выхода, и теперь, наконец, хоть кто-то задал по-настоящему важный вопрос. Понимаешь? Я сожалею, обо всем. Мне жаль, что ты никогда не понимала меня, не так, как я думал. Мне жаль, что я так все испортил, что я сам ничего не понимал. Мне безумно жаль, что я загубил и собственную жизнь, и все вокруг. И потом я начинаю плакать. Как ребенок. Тихо, только трясусь, а слезы текут по лицу.

И мама видит. «О, Джейк, – говорит она. – Это нормально. Горевать, сожалеть. Ты так и должен сейчас себя чувствовать. Это нормально. Естественно. Я бы на твоем месте чувствовала бы то же самое. Не знаю, смогла бы я жить с таким».

Я поднимаю глаза в тот момент, когда мама опускает взгляд.

Она сама начинает плакать и придвигается поближе. Не касается меня, но близка к этому.

Говорит: «Я не знала, о чем ты думаешь. Все, что писали газеты, о чем тебе говорил отец… Я волновалась. Я не знала, что творится у тебя в голове».

А потом она говорит, что рада. «Звучит жестоко, но это так, Джейк. Я рада, что ты чувствуешь именно это. Потому что если ты сожалеешь, то мы сможем это пережить. Если ты это признаешь, мы сможем все преодолеть».

Типичная мама. Понимаешь? Все время рвется все решать, хотя иногда решить проблему невозможно. Я отворачиваюсь к стене.

«Джейк, послушай», – говорит она и кладет ладонь мне на плечо. Медленно, словно проверяя, не горячий ли я, или словно боится обжечься. И потом поворачивает меня и говорит: «Сейчас тебе так не кажется, но путь вперед есть всегда. Всегда. Способ преодолеть прошлое».

Я не отвечаю. Просто лежу и пытаюсь стереть слезы.

«Первый шаг – признать ответственность, – говорит мама. – Делать вид, что ничего не произошло, как мы? Нет, это никому не поможет. Ничего не решит. Согласен?»

Наверное, я согласен, так что киваю и от этого еще сильнее начинаю плакать. А вот о чем я думаю, но не говорю вслух – признание ответственности тоже не помогает. Я пытался. Без толку.

Мама продолжает: «Следующая ступень – найти способ возместить ущерб, исправиться. Понимаешь, что это значит? Доказать, что ты сожалеешь. Мне кажется, если ты ничего не делаешь, никогда не сможешь идти дальше. Так и будешь все это чувствовать, никогда не избавишься от боли, которую испытываешь».

Как-то так я себя и чувствовал. Словно нет пути вперед, и нет пути назад, и я заперт у себя в голове.

И ты. Ты все время тут. Думаешь, что я тебя ненавижу, что я злюсь, тогда как единственный, на кого я злюсь – на самого себя. Это не твоя вина, что ты меня не понимала. Я виноват, что не смог заставить понять. Я провалился, как во всем, за что брался, за всю свою никчемную жизнь.

«Все так запуталось, – внезапно продолжает мама. – Все! Я не понимаю, Джейк. Я ничего не понимаю. Что случилось, что ты натворил…»

Она качает головой, утирает слезы. Но я вижу, она в ярости. Я совершенно точно знаю, что она винит меня.

«Элисон, – говорит она, заталкивая гнев поглубже. – Я знаю, она уехала, но если бы была возможность прямо сейчас передать ей, насколько ты сожалеешь».

Она многозначительно смотрит на меня. И тут я замечаю. Выход, о котором говорила мама. Я понимаю, что она пытается мне сказать. Она ведь даже сказала это вслух: Не знаю, смогла ли бы я с этим жить. Она продолжает: