Андрей Ильин - Семьдесят пять шагов к смерти

— Что мне делать? — в который раз спросил Игорь.

— Тянуть резину.

— Как?

— Не знаю. Со всеми соглашаться, всем всё обещать и ничего не делать. То есть поступать как классические должники, которые от долга не отказываются, но и отдавать его не спешат.

— Может, ему заболеть? — предложил Михаил. — Тяжело? Попросим Анатолия, он это оформит в лучшем виде. Придумает какую-нибудь болячку пострашнее, положит в свой стационар под капельницу. Хоть в реанимацию. Справочки выпишет…

— Может быть… Болезнь — хорошая отмазка. Только не надо к Анатолию. Его они могут знать и заподозрить подвох. Тут надо аккуратно.

— Надо самотоком, — предложил Михаил. — Через «скорую». Позвонить ноль три, дать немного врачам, загрузить и увезти в какую-нибудь районку, с которой Толя договорится. У него кругом приятели и бывшие сокурсники. Как, Игорь? Полежишь, отдохнешь. Не будут же они тебя с больничной койки сдергивать? Может, удастся тебя так из схемы вывести. Совсем. Против здоровья не попрешь — жизнь у тебя нервная, вот сердечко и не выдержало. Притащишь на работу бюллетень, мало будет — ворох кардиограмм, глядишь, от тебя и отстанут.

— Когда следующий транш? — спросил Сергей Михайлович.

— Не знаю. Они заранее никогда не предупреждают. Но по опыту полагаю, что не раньше чем через полторы-две недели. Этот месяц мы уже закрыли.

— Значит, две недели никто, ни те ни другие, тебя кантовать не будут. А как проводка подойдет, им придется срочно подыскивать кого-то на твое место.

— Не придется. Надо мной есть человек с правом подписи. Как раз на такой экстренный случай. Он подпишет, а потом они дождутся меня.

— Даже так? Экий ты незаменимый! Значит, тебе придется «впасть в кому». Месяца на два. А когда всё закончится, из нее «выпасть». По-моему, это единственный выход.

— Согласен, — кивнул Михаил. — А пока он в палате лежит, мы еще пошарим, справки наведем. Две недели — срок большой, много чего успеть можно. Главное, что теперь всё ясно, мы перестали быть слепыми котятами. Враг раскрыл себя и свои коварные замыслы. И можно переходить к более активным действиям. Короче, цели поставлены, задачи определены. Надо звонить Анатолию…

Эпизод сорок четвертый. Два месяца и двадцать восемь дней до происшествия

Собрались у Вениамина. Уж больно хорошо была расположена его мастерская. Да и сам он был не плох в своем балахоне, в шапочке, испачканной краской, с кистями в руке и безумным, из-под мохнатых бровей, взглядом.

— А-а, друзья мои разлюбезные! Что привело вас в сию обитель искусства ни свет ни заря?

— Однако, Веня, уже полдень, — заметил Михаил.

— Да? А я и не заметил. Творю-с и днем и ночью… Ибо сказано: счастливые часов не наблюдают! Что есть минуты и часы, когда на художника снисходит свыше творческое озарение? А вы отвлекаете его мирской суетой от святого служения музе живописи. Водку принесли?

— Принесли.

— Так разливайте. Ибо Бахус есть искус художника, с коим он борется и в противоборстве том обретает силу свою и творческий дух!

— А побеждает-то кто? Бахус?

— Увы. Сия пагубная страсть сгубила не один богом данный талант. Но не пить и не рисовать — это хуже, чем если пить и творить. Саврасов литрами горькую выкушивал, а какие картины писал! Не осуждайте художника да не осуждаемы будете. Ибо пристрастие к алкоголю не есть свидетельство слабости, но — тонкой организации души, которая страдает от несовершенства окружающего мира и невозможности выразить эту боль на холсте. И всякая жидкость свыше тридцати градусов есть бальзам на израненную душу! То есть благо! Ибо без нее хоть в петлю! Прозит. — Опрокинул в рот стакан водки. Крякнул. Занюхал кисточкой, испачканной в масле. — Зело злое зелье! Но… хороша, чертовка. Хороша, особенно под огурчик! — Пошел, что-то напевая, за мольберт. — А теперь не мешайте творцу создавать великие творения. Ибо все тлен и тщета, а искусство есть вечность!

— Не обращайте на него внимание, — тихо сказал Анатолий. — У него теперь прилив творческих сил. Похмелье случится завтра. — Повернулся к Игорю. Спросил с улыбкой: — Нуте-с, что скажет больной? Чем болеете?.. Вернее, чем желаете заболеть?

— Я не знаю…

— Желать болеть надо триппером! — радостно крикнул Вениамин, выглядывая из-за мольберта. — Сия болезнь настоящих мужиков. Гусарский насморк, коим гордиться надо! Да здравствует хворь, которая передается не воздушно-капельным, но путем взаимных ласк и плотских наслаждений.