Максим Шаттам - Зов пустоты

В понедельник утром девушка взяла из конференц-зала стул и поставила его к своему рабочему столу, на котором заранее освободила угол для Марка. Заметив на своей книжной полке новую игрушку из «киндер-сюрприза», она поперхнулась, но предпочла промолчать перед своим любовником и лишь испепелила взглядом Сеньона и Гильема; правда, те вообще ничего не поняли.

Дела поступали по электронной почте на протяжении всего дня.

Сеньон, Гильем, Марк и Лудивина распределяли между собой каждую новую партию. Лудивина крупными буквами записала маркером на доске все интересовавшие их ключевые слова, все особенности преступного почерка убийцы с железной дороги. На этот раз они не пытались обнаружить все их одновременно, но искали хотя бы одну подходящую зацепку, а затем принимались изучать дело во всех подробностях, оценивать, мог ли их преступник совершить подобное преступление: в случае положительного ответа дело оказывалось в стопке Лудивины, и она, в роли криминального аналитика, вчитывалась в него, внимательно разбиралась во всех деталях и принимала окончательное решение.

Искалеченные, замученные женщины. Расчлененные тела. Порой совсем дети. Посмертные изнасилования. Эвентрация. Сложно организованные удушения с использованием немыслимых инструментов и методов. Все преступления, в которых фигурировали срезанные ногти и волосы, мытье трупов, дезинфицирующие моющие средства, все убийства вблизи от железных дорог, все сомнительные самоубийства без свидетелей, в которых жертва оказывалась под колесами поезда, все случаи жестоких изнасилований с удушением… Список был длинным, но Лудивина не хотела рисковать. Она видела, что Гильем настроен скептически. Даже Марк склонялся к тому, что слишком долгое затишье между двумя убийствами связано с тем, что их преступник попал в тюрьму. Но им нельзя было ничего упустить. Они должны были прошерстить абсолютно все. Даже если в результате они вообще ничего не найдут, это тоже станет важным результатом.

Днем, во время короткого перерыва, Сеньон воспользовался моментом, когда Лудивина отправилась налить себе кофе в комнатенку, служившую им кухней: поскольку в комнатке, кроме них, никого больше не было, Сеньон спросил:

– Признавайся, что у вас с Марком?

Лудивина ждала этого весь день. Сеньон слишком хорошо ее знал и не мог ничего не заметить.

– О чем ты? – с невинным видом бросила она, притворившись, что не понимает.

– Ты усадила его за свой стол, вы перешли на «ты», не рассказывай мне сказки, я заметил, как вы смотрите друг на друга! Черт, Лулу, вы что, переспали?

– Тс-с… не так громко. Только не читай мне мораль, я уже большая девочка.

– Да, но ГУВБ… и потом, мы вместе работаем. Зачем было все усложнять?

– Расслабься, мы не собираемся пожениться, мы просто провели ночь вместе.

Брови Сеньона взлетели вверх.

– Мы с Летицией уже сто лет ждем, что ты найдешь себе нового парня, сто лет договариваемся в честь этого выпить шампанского, а теперь, когда это наконец случилось, я совсем не рад!

– Ого, неужели я настолько безнадежна?.. Только прошу, ни о чем не говори Летиции, иначе она вытребует меня к вам на ужин, усадит перед собой за стол и вынудит все ей рассказать.

– Ты же знаешь, я ничего не могу от нее скрыть. У нее просто какой-то радар встроенный, она всегда знает, что я чего-то недоговариваю. Ты пропала, детка. Вот же черт… парень из ГУВБ. Ну ты даешь!

Сеньон глупо хихикнул.

В тот же вечер позвонила Летиция, которой хотелось узнать все в мельчайших подробностях: она настояла на том, чтобы Лудивина с ними поужинала. Жена Сеньона лучше всех на свете выведывала все возможные тайны, и все на работе об этом знали: когда подозреваемый, оказавшись под стражей, запирался и молчал, все в шутку просили Сеньона вызвать на помощь жену. У Лудивины не было другого выхода – но она совершенно не стеснялась своих друзей, ничего от них не скрывала и потому выложила им все детали романтического вечера. Ей это даже понравилось. Когда Сеньон понес в кухню грязные тарелки, Летиция выспросила у нее все интимные подробности; вернувшись домой, Лудивина испытала давно забытое, приятное ощущение того, что ее личная жизнь наконец-то наладилась, расцвела.

В то же время ее профессиональная жизнь требовала невероятных усилий, борьбы с истинным ужасом.

В тот вечер она собралась было вернуться в казарму и продолжить работу над делами, но потом запретила себе это делать. Все остальные следователи умели разделять личное и профессиональное: на работе они с головой, с полной самоотдачей погружались в дела, но дома отключались от них, превращались в отцов семейств, в любящих матерей. В жизни должно быть место всему, она больше не может отдавать работе всю себя. Она не может все время думать о потенциальных жертвах.