Эмманюэль Гран - Конечная – Бельц [litres]

– Нет.

– Составите мне компанию?

– Зачем вы хотели меня видеть? – снова спросил Марк, не скрывая нетерпения.

Аббат бросил на Марка тревожный взгляд и пригласил следовать за ним.

Они вышли из церкви. Скрипнула массивная дубовая дверь. Щеколда со скрежетом проползла по железным направляющим, и дверь закрылась с тяжелым металлическим грохотом. Они спустились на неширокую, засыпанную гравием дорожку, пересекли сад, вошли в дом священника и сразу же очутились на кухне. Лефор открыл один за другим несколько ящиков, и в его руках появились сковородка, пачка масла и коробка яиц. Он налил Марку вина.

– Дорогой Марк, ваше общество мне всегда приятно, но я позвал вас сюда не без причины. Нам нужно поговорить. Дело срочное, и надеюсь, что я не слишком поздно спохватился. – Он сделал глубокий вдох. – Обязанности, возлагаемые на меня моим саном, отнимают все время и силы. Я постоянно куда-нибудь спешу, мне нужно повсюду успеть, – сказал он, разбивая яйцо на сковородку. – Ноги и спина причиняют мне страдания. Но в то же время эта должность – исключительно удобный, так сказать, наблюдательный пункт. Ничто из того, что говорится или делается на острове Бельц, от меня не ускользает. Самые незначительные события, от пустяковых перебранок до шумных ссор, рано или поздно доходят до моих ушей. Порой я содрогаюсь от страха, когда представляю себе, что сотворил бы злонамеренный ум со всем тем, что отягощает мою память… Да, миссия моя благородна, но и невероятно ответственна! Однако перейдем к сути…

Марк почувствовал, как напрягся каждый его мускул. Аббат извивался как уж, и Марк не мог сообразить, к чему он клонит.

– Кончина Пьеррика Жюгана – трагическое событие; такие на Бельце случаются крайне редко, – продолжал священник твердым голосом.

– Я слышал и про другие, – возразил Марк.

– Но не такие… – отрезал Лефор, покачав головой. – Не столь жестокие. Сам я не ходил на тот пляж, но мне подробно обо всем рассказали, и я знаю, что это было тяжелое зрелище, причем не только для нашей бедной Терезы. Для нас всех. И знаете почему, Марк?

– Это ужасное преступление.

– Разумеется, разумеется, но это и нечто гораздо большее. Все мы наделены способностью сострадать, и эта страшная смерть всем нам причинила боль, – но я знаю, что за ней кроется нечто иное. Нечто еще более нестерпимое для жителей острова, вызывающее у них еще более сильное потрясение. Знаете, что это такое? – Кюре откусил хлеба и несколько секунд молча жевал. – Что всего за одну ночь, за каких-нибудь несколько часов у них сложилось ощущение, будто Господь оставил этот остров. Хватило нескольких часов, чтобы в образовавшуюся брешь хлынули силы зла, они проникли во все щели, распространились, словно опухоль. Понимаете, Марк, ведь самое ужасное для детей – это осознать, что отец покинул их, ушел из дома. Марк, беспомощность – это самый страшный кошмар, хуже чем преступление, хуже чем страдание. Каждый ребенок, став взрослым, по-прежнему носит в себе воспоминание об этом извечном страхе – остаться один на один с целым миром, безоружным против зла. Вот чем напугала Бельц гибель Жюгана. Никто из жителей острова, кроме меня, не расскажет вам об этом. В большинстве своем они даже не отдают себе в этом отчета. Однако я наблюдаю за ними каждый день, погружаясь в глубины их сознания. Это правда. Отсутствие Бога – вот что их пугает. Ведь Бог и дьявол – это как пустое и полное. Как только один освобождает место, другой немедленно занимает его. Видите ли, именно об этом я и хотел с вами поговорить, – заключил аббат, наклонил сковородку, и блестящее от масла яйцо соскользнуло в его тарелку.

– Но при чем тут я? Не понимаю. Меня хотят обвинить в преступлении, к которому я не имею никакого отношения. Я просто на такое неспособен, уж поверьте.

Аббат налил себе сидра и пригласил Марка сесть рядом. Потом заговорил, понизив голос, словно боялся, что кто-то может его подслушать:

– Марк, вам-то я охотно верю, вопрос не в этом. Поверьте и вы мне. Я не смогу привести вам ничего в доказательство моих слов, но все, что я сейчас вам скажу, – в ваших интересах. Так получилось, что вы невольно стали объектом… как бы это сказать… козней. Дьявольских козней. Я отдаю себе отчет в своих словах, не зря ведь я священник. Не подумайте, что я навязываю всем и каждому свои рассуждения о проделках нечистого. Просто я умею распознавать его, как только он появляется, и это свойство я тоже приобрел благодаря своему сану. В этом деле замешан Сатана. Вот почему оно так серьезно, и я даже не могу гарантировать вам защиту церкви. Поймите меня. Конечно, я сделаю все, что смогу, но противник слишком силен, и исход битвы нам не предугадать.