Камбрия Брокманн - Скажи мне все

Я вывернулась из рук соседки и побежала к машине, петляя между полицейскими. Думаю, они не ожидали, что я попытаюсь пролезть в окно. Они перехватили меня за талию, но я цеплялась за разбитое стекло, стремясь помочь Бо. Я даже не чувствовала боли, когда меня оттаскивали прочь, а зазубренные края стекла резали мои ладони. Один из полицейских держал меня, а второй достал Бо из машины и положил на землю.

Бо не двигался. Его окатили водой из шланга, но тельце оставалось неподвижным. Темная шерсть намокла, завитки прилипли к розовой коже. Полицейские покачали головами, лица их были угрюмы. Тот, который держал меня, осторожно разжал руки. Я села рядом с Бо и положила окровавленную ладонь на его грудь. Ничего. Лейн расхаживала в конце подъездной дорожки, плача и уверяя, что из-за наушников не слышала моих криков.

Я подняла Бо с асфальта и прижала к груди. «Пожалуйста, проснись, пожалуйста, проснись, проснись, проснись». Мы оба были такими маленькими… Его глаза были закрыты, словно он спал. Я прижалась лицом к его морде, нос к носу, и держала его так; мои щеки стали мокрыми от его шерсти. Вдали завыла сирена «Скорой помощи», и тогда осколки стекла, впившиеся мне в ладони, начали жечь.

Позже я узнала, что Леви нашли за кухонным столом, он так и читал свой журнал. Он уверял, что не слышал происходящего снаружи – дескать, шум кондиционера был слишком громким.

Мать приехала в больницу, когда мне заканчивали зашивать и бинтовать ладони. В стерильной комнате было тихо, мы все четверо сидели вместе. Я по-прежнему не могла сказать ни слова. Врач заверил моих родителей, что это шок. Конечно, моя мать тоже была врачом и, вероятно, уже поняла это сама.

Она была слишком слаба, чтобы сделать что-нибудь; все, чему она научилась за годы, оказалось принесено в жертву ее сыну. Она все отдала ему. Она даже не спросила, как Бо попал в машину, как он оказался заперт внутри. Она не знала, что делать, она попалась в ловушку своего материнского инстинкта. Она не могла защитить нас обоих.

Мой отец смотрел на Леви. Скептически. И испуганно.

Когда мы уходили из больницы, Леви улыбался матери и держал ее за руку. Он крепко вцепился в ее ладонь, слабую, казавшуюся вялой и бессильной в его хватке.

Мы все знали, что он сделал. Я видела, как родители обмениваются встревоженными взглядами. А мне хотелось зарыться лицом в шерсть Бо. Хотелось вдохнуть его запах и забыться, хотелось ощутить невеликую тяжесть его тела у себя на коленях. Мои ладони были крепко забинтованы, руки казались чужими, словно они остались где-то вовне и все еще сжимали его тело.

Прежде чем рухнуть на кровать, я краем глаза заметила что-то блестящее.

Ключи от машины лежали у меня на подушке.

Все уже снова в доме, двери закрыты.

Проходя мимо двери Джеммы, я слышу, как по телевизору в ее комнате идут «Друзья». Должно быть, она готовится к балу, натягивает чулки и платье, выпрямляет свои синие волосы. Успокаивает себя, говоря, что не хотела причинить боль Руби.

Дверь комнаты Халеда на первом этаже тоже закрыта. У него громко играет музыка с вибрирующими басами. Неудивительно, что я единственная, кто слышит происходящее в доме. Прохожу через гостиную, мимо Денизы, лежащей на диване. Ее подведенные черным глаза следят за мной, пока я иду через комнату. Я гадаю о том, что она видела за свою «жизнь». Прижимаю ухо к двери и прислушиваюсь, но в комнате Макса тихо.

Вернувшись в прихожую, зашнуровываю кроссовки и набрасываю свою потрепанную куртку. Выхожу наружу; флисовые лосины не дают моим ногам мерзнуть. Сбегаю с крыльца, стараясь наступать на посыпанные солью участки, чтобы не поскользнуться на льду. Снаружи уже темно, но я привыкла бегать в темноте.

Холодный воздух обжигает мои легкие, когда я мчусь к дому 356 на Плезант-стрит. Я знаю, что он дома, ждет, пока я отвечу на его сообщения.

Когда я подбегаю туда, в доме горит свет, теплое сияние приглашает меня зайти внутрь. Но я не ступаю на подъездную дорожку, не стучусь в дверь. Прячусь за каменной стеной, на своем прежнем наблюдательном пункте. Впервые за несколько месяцев я смотрю – снаружи.

Хочу посмотреть еще один раз – последний раз, потому что для нас все заканчивается.

Отцовская рука лежала на моем плече. Его прикосновение обжигало меня через ткань футболки, мои нервы под кожей были подобны режущим струнам. Я наклонилась, чтобы утрамбовать землю под свежепосаженной зеленой травой. Травинки промялись под моими забинтованными ладонями, и я смотрела, как они распрямляются и принимают прежнюю форму.