Кейт Аткинсон - Большое небо

Томми был не из тех, кто отвернется и пройдет мимо, если ты в беде, хотя какую цену придется потом уплатить – еще вопрос. Винсу Томми, впрочем, нравился – Томми был свойский и обладал самостью , иначе не скажешь, эдакой северной лихостью, о которой частенько мечтал и Винс, в себе как самолично созданном изделии ощущая явную ее нехватку. А Кристал была – вообще закачаешься. «Кукла Барби» – такой вердикт вынесла ей Венди. Поскольку прежнее доброжелательное равнодушие Венди к Винсу изошло на отвращение, «закачаешься», подозревал он, она понимала, как «вдарить Винсу электрошокером». А что он такого сделал? Да ничего!

Незадолго до того, как Винса познакомили с Томми, Лесли, первая жена Томми, погибла от ужасного несчастного случая. Упала со скалы, пытаясь спасти домашнего питомца, – Винс помнил, как читал об этом в «Газетт» («Трагически погибла супруга крупного бизнесмена с восточного побережья»), помнил, как еще сказал тогда Венди:

– Ты поосторожнее, когда со Светиком по скалам гуляешь.

Светик – это их собака, в те времена щенок.

– Ты за кого больше волнуешься – за меня или за собаку? – спросила Венди, а Винс сказал:

– Ну-у… – И теперь-то понятно, что это был неверный ответ.

Веселый Вдовец – так Энди называл Томми, и на того трагедия в самом деле произвела замечательно мало впечатления.

– Ну, Лес была, скажем так, слегка обузой, – объяснил Энди, крутя пальцем у виска, словно дырку в мозгу проворачивал. – С прибабахом.

Энди – он не сентиментальный. Напротив. К скамье поблизости от того места, где Лесли Холройд сверзилась с обрыва, тогда еще были прикручены сохлые цветы. Недоразвитый какой-то памятник.

– Винс, как слышишь, прием? – сказал Томми. – На тебе чайка сейчас гнездо совьет, если с этой ти не сдвинешься.

– А в мини-гольфе у тебя какой гандикап, Винс? – засмеялся Энди: менять тему ему, видимо, пока не хотелось. – Там мельница сложная, лопасти эти хрен пройдешь. А чтобы ракету одолеть – это надо быть, конечно, профи. Ракета – вообще убиться можно, на ней вечно ломаешься.

Энди – он был не как Томми, не напоказ.

– М-да, он у нас тихоня, наш Эндрю, – усмехался Томми, обхватывая Энди за плечи и (очень) по-мужски обнимая. – За тихонями, Винс, нужен глаз да глаз.

– Отстань, – добродушно говорил Энди.

Я тихоня, думал Винс, за мной не нужен глаз да глаз. Энди был маленький и жилистый. Будь они зверями, из Томми получился бы медведь – и не безвредный плюшевый медведь, какими заваливала свою постель дочь Винса Эшли. Плюшевые медведи по-прежнему на месте – терпеливо ждут, когда загулявшая дочь вернется в страну после года путешествий. Нет, из Томми получился бы медведь, за которым нужен глаз да глаз, – белый, например, или гризли. Из Энди получился бы лис. Томми порой даже называл Энди «Хитрый». А из Винса кто? Олень, думал Винс. Замерший под фарами машины, которая вот-вот размажет его по дороге. За рулем, надо думать, Венди.

Они оба, интересно, хоть раз вообще играли в мини-гольф? Пока Эшли была маленькая, Винс проводил с ней многие часы – приятные (по большей части), – стоически подбадривая, когда она снова и снова промахивалась мимо ти или настырно пробовала патт, снова и снова, а позади них росла очередь, и всякий раз, когда Винс показывал людям, что, мол, пусть идут вперед, Эшли взвывала: «Па-а-а-ап». Эшли в детстве была упрямая. (Да нет, Винс не в обиде. Эшли он любил!)

Винс вздохнул. Пускай Томми с Энди смеются – чего ж не посмеяться, раз охота. Мужские подколки, раньше они и его веселили (более или менее) – и бахвальство это, и спесь. Павлины северные, все как на подбор. У мужиков это в ДНК или в тестостероне, что-то такое, но Винс сейчас слишком депрессивен и не в силах подключиться к добродушным (по большей части) насмешкам и этому вечному «кто кого».

Томми на жизненном графике по-прежнему лезет наверх, а вот Винс явно катится под уклон. Дело движется к пятидесяти, а последние три месяца он живет в двухкомнатной квартирке на задах лавки, где торгуют рыбой с картошкой, и происходит это с того самого дня, когда Венди поутру повернулась к нему за столом – он поедал на завтрак мюсли, у него как раз случилось краткосрочное увлечение здоровьем, – и сказала:

– По-моему, хватит, Винс, не находишь? – и в изумлении он так и отвесил челюсть над своими «Ягодно-вишневыми» из «Теско».

Эшли со своим парнем-серфером только-только умотала кататься стопом по Юго-Восточной Азии. Насколько понимал Винс, «перерыв в образовании» – это затишье между выплатами за дорогую учебу в частной школе и выплатами за дорогую учебу в университете, временное финансовое послабление, которое все равно стоило ему дочериных авиабилетов и ежемесячных денег на расходы. Винсу в детстве внушили достойные нонконформистские добродетели – самодисциплину и самосовершенствование, – а вот Эшли (не говоря о ее парне-серфере) верила только в «само». (Да нет, Винс не в обиде. Эшли он любил!)