Эрин Келли - Каменная пациентка [litres]

– Наша квартира раньше служила демонстрационным образцом для покупателей, поэтому она пока не украшена на наш вкус, – поясняет Сэм, толкая очередную противопожарную дверь. Будто существует такая штука, как наш общий вкус. Я не могу назвать ни одной вещи в нашем доме, которую выбрал Сэм.

– Ну вот мы и на месте. Добро пожаловать в нашу скромную обитель!

Замок открывается бесшумно, и я этому рада. Я слишком хорошо помню грохот старых ключей. Квартира выдержана в бежевых и темно-серых тонах, как овсянка с грибами. Демонстрационный образец оформлен нейтрально, чтобы никого не оттолкнуть, и эта безликость отталкивает сама по себе. Мне приходится бросить взгляд на свое красное пальто, чтобы проверить – способен ли вообще цвет существовать здесь. Гостиная зона в два раза больше, чем спальни, и имеет два уровня в высоту. Винтовая лестница вьется вокруг одного из железных столбов, которые раньше торчали в центре палат. Только этот столб и окно – тридцать два маленьких стекла в одной решетчатой раме, – выходящее на двор для прогулок, напоминают об истории учреждения. И такая же казенная плитка на кухне, естественно. Готова поспорить на вторую закладную: наверху то же самое. И нынешний излюбленный интерьерный тренд – ванна в форме половинки авокадо.

– Что скажешь? – Глаза Сэма ищут моего одобрения. – Я знаю, здесь немного простовато, но…

– Ну, по крайней мере никогда не догадаться, что здесь было раньше. – Я подхожу к окну и смотрю на болота. На горизонте сверкают огни Настеда. Одна из этих ярких точек – окно моей бывшей спальни. Движение позади отвлекает мое внимание от окна. У Сэма по бокалу шампанского в каждой руке.

– Надеюсь, это не дурацкая идея – сказать тост за новое место, – говорит он. – Лучше бы у тебя не было в нем необходимости. Но я надеюсь, что жилье здесь… надеюсь, это как-то сможет облегчить то, что происходит. Хоть как-то.

Я поворачиваюсь и целую его.

– Я люблю тебя за это.

Сэм глотает свое шампанское слишком быстро и морщится от пузырьков, ударивших в нос.

– Я не знаю, говорить ли тебе, – начинает он. – Я собирался сказать в кабаке, но сдержался. Однако лучше сказать об этом открыто. Я немного порылся, и… в общем, я знаю об убийстве.

С годами я выучила, что мой организм очень специфически реагирует на плохие новости. Он хочет бежать прочь от их источника. Я непроизвольно шарахаюсь от Сэма, чуть не упав, и оказываюсь на середине комнаты в смятении чувств. Он подавлен, второй раз за вечер.

– Прости, милая, я не думал, что это настолько тебя потрясет. Ты была тогда так молода, я не предполагал, что оно до сих пор тебя беспокоит. Но послушай, все в порядке. Это в прошлом. – Сэм приближается ко мне, достает из кармана салфетку и промокает шампанское, пролившееся на мою одежду. – Ты знаешь, что Дариус Канниффи умер, не так ли? Он умер в Броадмуре в две тысячи тринадцатом году. В психиатрической больнице для преступников. Я вспомнил, что слышал об этом из новостей. Я просто не знал, что все произошло здесь, пока не изучил это место.

Облегчение – наркотик лучший, чем алкоголь. Оно разливается по моим венам, лопаясь пузырьками внутри меня. Сэм говорит об известном убийстве. О том, о котором знают люди. Он ничего не знает о другом. О последней тайне, которую хранит Назаретская больница.

Колетта отпивает латте, сваренный в кофемашине, доставшейся вместе с квартирой.

Моя мать пьет через соломинку черносмородиновый нектар из коробочки. Они так похожи – маленькие и хрупкие женщины, как птички, съежившиеся в зале двойной высоты. Я чувствую себя рядом с ними человеком огромного роста, сильным и большим благодаря генам викинга, затесавшимся в мою ДНК.

– Мы могли бы этим воспользоваться, – говорит Колетта, поднимая свою кружку. – Верно, мама?

Теперь Колетта разговаривает за них обеих. Дебби Смай, медицинская сестра, болтунья олимпийского уровня, едва произносит одно слово в час. Мы с ней нормально не общались со времен ее первого инсульта, который оказался вовсе не первым, а всего лишь первым выявленным. Сосудистая деменция действует скрытно, сериями мелких ударов, каждый из которых стирает частичку человеческого достоинства и памяти.

– Значит, Сэм не болтается поблизости? – Сестра дергает носом. Я вздрагиваю. Вообще-то это только мое дело.

– Ему пришлось вернуться на работу. Я подбросила его до станции сегодня утром.

Я не добавляю, что мы опоздали к его поезду на три минуты из-за перекрытой дороги в Стрейдбруке и светофора, мигавшего на железнодорожном переезде в Хоксне добрых десять минут, прежде чем прошел состав. Настед расположен в своеобразном Бермудском треугольнике, если говорить об общественном транспорте – между тремя станциями, каждая из которых якобы в сорока минутах езды, но этим утром потребовался час, чтобы добраться до одной из них, под названием Дисс, уже за административной границей с Норфолком. Раньше Назарет пользовался своей веткой, по которой возили пациентов напрямую из Ипсвича. Она пролегала через Настед, чтобы забирать сотрудников по дороге, но рельсы были проложены уже больше века назад, а собственно станцию «Настед» официально построили лишь в пятидесятых. Возможно, мне стоило лучше ехать на юг до Даршема или даже сразу до Ипсвича. Мне придется разобраться в местных алгоритмах изменения длительности поездки до станций в зависимости от состояния дорог. Я вспоминаю, что хотела задать вопрос.