Наталья Веселова - Предпоследний Декамерон, или Сказки морового поветрия

Первый день Декамерона,

в который рассказываются истории с хорошим концом.

Но до ужина оставалось еще много времени, а днем в трудный путь отправилась еще одна экспедиция, вдохновленная на этот раз хозяйственным стариком Соломонычем, который со временем вовсе перестал напоминать тот жалкий узел мягкой рухляди, погруженный неделю назад в «спасательную» машину на лету, благодаря минутному приступу человеколюбия Максима. Его приодели в чьи-то запасные брюки и свитер, выделили ему лишнюю куртку, нашли даже зубную щетку и одноразовую бритву. Взамен он старательно колдовал в единственном более или менее светлом помещении – спартанской кухне, где командовала деликатная, но твердая Оля Большая. Поначалу она доверяла ему, в основном, вскрывать консервы, чистить овощи, накрывать на стол и мыть посуду, ревниво оберегая от посторонних рук творческий процесс приготовления общей трапезы, – но потом, исподтишка наблюдая за стариком, с удивлением обнаружила, что он очень ровными, необычными и исключительно красивыми ломтиками режет картошку – и это тоже стало его добровольной обязанностью. Он же подсказал «Олечке», что, жаря сей прозаический продукт, солить его нужно только в самом конце, чтобы картошечка вышла хрустящая. Виртуозом Соломоныч оказался и в деле приготовления грибов: с помощью соли, сахара, уксуса и нехитрых специй, прихваченных зачем-то Татьяной, он обеспечивал подземную колонию такими необычными деликатесами, что удовлетворенно крякал и одобрительно качал головой даже вернувшийся к старому доброму антисемитизму Максим.

– Ваша жена, наверно, хорошо готовила, Марк Соломонович? – глядя, как артистично он выкладывает на огромную сковороду идеальную соломку из картофеля, спросила между делом Оля из обычной вежливости, не рассчитывая ни на какие подробные объяснения.

– Которая? Первая или вторая? И вообще, меня зовут Марик, – высоким надтреснутым голосом ответил старец. – Первая моя жена, Юлечка, не умела готовить совсем, да и вообще на все в этой жизни плевала, в том числе и на меня. Вторую звали Ася, она была красавица, и готовила просто великолепно. Она меня любила и родила мне двоих детей. Только вот однажды я понял, что не люблю ее. Вот так вот, просто, знаете ли, в один день. Я застрял в командировке, она соскучилась по мне и приехала с детьми. Они тогда были еще маленькие, пяти и шести лет. Это сейчас им сорок восемь и сорок девять. А тогда было пять и шесть. Так вот, я все перепутал, и встречал их на станции не у того вагона – и они увидели меня первыми. Дети кричат: «Папа!», Асенька кричит: «Марик!» – и все бегут ко мне. Стояла, знаете, зима, очень белый снег и очень синее небо, и поезд тоже очень яркий, оранжевый. Я раскрываю объятья им навстречу – и вдруг понимаю, что все это – ненастоящее, а как нарисованное… Такая, знаете, картинка с обложки журнала для семейного чтения. Счастливый муж и отец встречает счастливую жену и счастливых детей на вокзале. В этот момент я понял, что не люблю и не любил ни Асю, ни детей, и что семья у нас не настоящая, а идеально на нее похожая… Вот как эти изумруды у вас в ушах, Олечка. Они не натуральные – а гидротермальные. Я это вижу, я в этом разбираюсь. Это значит, что они по строению и внешнему виду точно такие же, как те, которые раньше находили только в копях. Индийских, например. Но эти не из копей, а из специальной печи. Нет, они не поддельные. Они точно такие же внутри и внешне, как настоящие, – только их делают тысячами и тысячами. А настоящий изумруд вы теперь не найдете. Или найдете, но за огромные деньги. И я понял, что таким изумрудом для меня была Юлечка. Глупая, вздорная женщина, которая мне изменяла и вытравливала моих детей. И не моих тоже. Это она настоящая «моя женщина», а не прекрасная Ася, которая меня обожала и была чудной матерью. Потому что тем натуральным изумрудом была для меня не Юлечка, а моя любовь к ней. А любовь, что ни говорите, а все-таки бывает в жизни одна. А все, что до и после, – это, так сказать, гидротермальные камни… Очень похоже… Очень… Но не то. Я не знаю, поймете ли вы меня. Ну вот, теперь я ее хорошенько помешаю – и заметьте, только сейчас убавляю огонь. Так делала, конечно, Ася, а я смотрел. Смотрел и думал: я ее не люблю, но картошка у нее вкусная.

– Они обе… умерли? – спросила потрясенная Оля. – А дети что же?

На языке у нее так и прыгал вопрос насчет второй семьи: а как они сами – подозревали, что они – того… гидротермальные? Или, может, считали себя обычными людьми? Жена думала, что у нее есть любимый муж, а дети любили самого настоящего папу? Соломоныч кивнул: