Стефан Анхем - Минус восемнадцать [litres]

– Матильда, не стоит. Она не хочет.

– Грета, ты меня слышишь? Ты здесь?

– Только не называй ее по имени.

– Это почему?

– Тогда она может прийти, даже если настроена не по-доброму.

Матильда вздохнула.

– Пусть все равно приходит. Грета! – позвала она. Эсмаральда может сколько угодно протестовать. – Я знаю, что ты нас слышишь! Мы хотим с тобой поговорить!

К ее удивлению Эсмаральда не стала возражать, зато быстро убрала палец с планшета, словно обожглась.

– Эсма, что такое? Что-то случилось?

Эсмаральда ничего не ответила. Она только сидела и, открыв рот, смотрела мимо Матильды, а тем временем с ее лица сходила краска.

– Отвечай! Что случилось?

Эсмаральда попыталась что-то сказать. Но слов не было слышно, одни непонятые звуки. Затем она заплакала и задрожала всем телом.

Матильда не понимала, что происходит. В ее подругу вселился бес? Грета рассердилась на них? Или что-то другое? А что, если все ее вина. Если она случайно вызвала сюда того, кого не… кого не… Только теперь она поняла, что полный ужаса взгляд Эсмаральды прикован к точке прямо за ней, и, хотя ей по-настоящему было страшно, она все-таки повернулась, чтобы самой увидеть, в чем дело.

Слезы полились без всякого предупреждения, а на полу под ней образовалась лужа. Тень на красной ткани все росла, а ее контуры становились все более расплывчатыми. Без сомнения, там что-то есть.

– Исчезни, – закричала она. – Исчезни отсюда, я сказала, и возвращайся на ту сторону!

Но тень, которая сейчас остановилась, не исчезла. Ткань так сильно отдернули в сторону, что прищепки полетели на пол. На другой стороне стоял взрослый мужчина. Матильда его знала, только не могла понять, откуда.

– Это ты Грета? – спросила она и больше всего на свете пожалела, что не послушалась Эсмаральду.

Мужчина расплылся в улыбке.

– У меня много имен, но, к сожалению, именно Гретой я не зовусь.

Теперь она поняла, кто это. Эта улыбка. Матильда видела ее один раз, и тогда она ей также не понравилась.

– Это ты, – сказала она. – Это ты забрал мою маму.

Дидрик Мейер засмеялся.

– Точно. А теперь твоя очередь. Так что давайте вставайте, обе, – сказал он и помахал пистолетом.

Тувессон больше не дрожала. Нисколько. И не мерзла. Наоборот, она начала согреваться и уже расстегнула несколько пуговиц на блузке. Наверняка все из-за климакса. Эти приливы, которые могли прийти без всякого предупреждения, и от которых за долю секунды она делалась мокрой, как мышь.

Нет, в конечном итоге все образуется. Ей даже удалось найти почти удобную позу, и она без проблем подождет еще несколько часов.

Конечно, где-то в подсознании, как далекий маяк в туманную ночь, было предчувствие чего-то нехорошего. Что холод не единственная проблема. Ей стало казаться, что воздух стал гораздо хуже, и что рано или поздно она отравится парами, которые сама выдыхает. Что речь все-таки идет о жизни и смерти.

Просто этого недостаточно, чтобы она по-настоящему начала волноваться. И, честно говоря, какой смысл кричать до хрипоты и бить до крови костяшками пальцев о стенки, когда, судя по всему, ее вообще не ищут.

Свет маяка постепенно приближался, и теперь она могла его четко видеть. И вместе с ним пришло беспокойство. А что, если ее коллеги просто решили, что все хорошо, и ушли домой. А что, если они взяли выходные и вернутся на работу только в понедельник и лишь тогда поймут, что что-то не так. Она столько выдержит или действительно умрет вот так? Запертая в морозильной камере, которую никто не собирался искать, в компании с мертвой женщиной.

Тувессон всегда представляла, что закончит свои дни в драматической перестрелке на каком-нибудь перекрестке, притом разверзнутся небеса, и хлынет дождь. В нее попадает не одна пуля, но она все равно успеет несколько раз поменять магазин до того, как, истекая кровью, упадет на землю с широко открытыми глазами, которым больше нисколько не помешает сильный дождь.

К тому же она всегда думала, что накануне смертного часа жизнь промелькнет у нее перед глазами. Словно закрома памяти опустошаются и в самый последний раз покажут свое содержимое. Но пока что в ее сознании ничего не мелькало. Ни одно окончание школы, ни один день рождения, ни одна свадьба. Ничего, кроме массы раздражающих мелочей с Гуннаром. Например, он никак не мог научиться закрывать тюбик с зубной пастой или выбрасывать пустую упаковку из-под мюсли.

Может быть, дело в том, что в глубине души она не готова умирать. Конечно, ее жизнь именно сейчас во многих отношениях настолько нелепа, что смерть была бы просто освобождением. Но она соберется и повернет эту проклятую шхуну. Она дала себе обещание и уже, черт возьми, начала его выполнять. Она уже опустилась на самое дно, и с этой минуты все пойдет только в нужном направлении.