Стефан Анхем - Минус восемнадцать [litres]

– Дело не в том, что я думаю, – сказал Фабиан, хотя вообще-то не хотел ничего говорить. – А в том, что мы в процессе расследования, которое не похоже ни на какое другое. Это расследование может полететь к черту без руководителя, который отвечает, когда мы звоним, даже если это в середине ночи, и которому не нужно все пересказывать из-за того, что он лежал дома в собственной рвоте.

– Фабиан, ты, безусловно, прав. Но как ты знаешь, мне было немного…

– Еще раз. – Он пригвоздил ее взглядом. – Еще раз, и я ни секунды не колеблясь подам заявление Букандеру.

Тувессон собралась что-то сказать, но тут зазвонил ее мобильный.

– Да, алло? Да, это Астрид Тувессон… Привет, Рагнар… Ага. Что? Но подожди, ты можешь повторить последнюю фразу еще раз? – С ее лица исчезла вся краска, и ей пришлось сесть на стул. – Но… Я не понимаю. Как они только могли… Боже, этого не может быть… Это же сплошной абсурд. Но эй, каким образом это может быть наша ошибка? Ведь не мы… Что значит незаконное лишение свободы? Но Рагнар, ты же сам слышишь! Это чистое безумие.

Фабиан слышал взволнованный голос на другом конце, но ему не удалось разобрать слова. И когда Тувессон, наконец, закончила разговор и повернулась к нему, он увидел по ее лицу, что хотя она слышала каждое слово, она все равно не поняла.

– Они поменялись местами, – произнесла начальница словно под гипнозом.

– Как там поменялись местами? Кто с кем?

– Преступник с женщиной.

Фабиан по-прежнему ничего не понимал.

– Получается, сегодня утром она пришла к нему в СИЗО, а спустя полчаса он вышел оттуда в ее одежде. Сначала я подумала, что это шутка, но это правда.

– А она? Что сделала она?

– Еще четверть часа назад сидела, а потом обратила их внимание на ошибку.

– Выходит, теперь у них вместо него сидит она?

– Если бы так… – Тувессон вздохнула и покачала головой, словно уже была готова полностью сдаться.

– Подожди. Они же ее не выпустили?

– Именно что выпустили. Рагнар сам там не был, поскольку это предпраздничный день. Очевидно, женщина выдала себя за адвоката преступника и пригрозила им подать на них в суд за незаконное лишение свободы, если они ее не отпустят. Ничего худшего в моей практике не было, хотя в СИЗО Крунуберга в 2004 году произошло нечто подобное, если верить Рагнару Пальму. Знаешь, что он еще сказал? Помимо того, что сослался на нехватку персонала. Что? Ты хочешь услышать? Знаешь, что этот черт имел наглость сказать после всего того, что мы пережили? Ничего бы этого не случилось, если бы мы держали его в курсе расследования. Тогда бы они были «больше начеку». Слышал когда-нибудь подобную глупость?

Фабиан не знал, что ему ответить. Вопрос его вообще не интересовал. Значение имело только то, что и преступник, и женщина вновь находятся на свободе. Чья бы вина ни была, это не меняло тот факт, что они вернулись к началу, не имея ни малейшего понятия, как им двигаться дальше.

Хотя Слейзнер имел обыкновение созывать пресс-конференции, как только у него появлялся шанс, Дуня не ожидала, что он поступит как безнадежный дурак и обнародует имя Санни Лемке. Но вот она в кадре на весь экран сидит на заднем сиденье полицейской машины и страшно испуганным взглядом смотрит прямо в камеру. О чем он, черт возьми, думал?

– Может быть, для вас это будет сюрприз. – В кадре опять появился Слейзнер. Верный своей привычке он как следует напудрил лоб и переносицу, чтобы они не блестели от жара прожекторов. – Но не для нас, которые с этим работают. – Он показал на Иба Свейструпа, который сидел по одну руку от него, и на Сёрена Уссинга, который сидел по другую руку. – И хотите верьте, хотите нет, но если в газетах ничего не пишут, это не значит, что мы сидим сложа руки. – Кое-кто из журналистов рассмеялся. – Как бы то ни было, это не что иное, как результат интенсивной, но вполне обычной скрытой работы полиции.

Дуня взяла пульт и хотела выключить. Но хотя от одного вида Слейзнера ей становилось плохо, и каждая клеточка ее тела буквально требовала выбросить телевизор в окно, она не могла заставить себя нажать на красную кнопку.

– Как вы понимаете, это означает, что расследование дела о брутальных убийствах Йенса Лемке и Бьярке Фриса продвинется далеко вперед, когда теперь у нас есть очевидец. И я горжусь и радуюсь, что мог в этом помочь. – Слейзнер изобразил одну из своих патентованных улыбок, которая прошла сквозь экран и коснулась всего на своем пути.