Олег Рой - Оправдание невиновных

Она гнала от себя гадкие эти мысли, но они возвращались, ныли, дергали, обжигали.

Опомнилась Арина, лишь обнаружив, что сидит на мягком диванчике в углу денисовской кухни, и перед ней на месте тарелки с желтыми потеками уже исчезнувшей яичницы — надо же, слопала и не заметила! — возникла здоровенная кружка, источающая умопомрачительный кофейный аромат и не менее притягательное тепло.

— Ну как, продолжим? — потребовал Денис, ставя в сушилку последнюю тарелку.

Обхватив ладонями горячие кружкины бока, Арина повторила то, с чего начинался разговор:

— Тебе точно интересно?

— Хм… — склонив голову, он поглядел на нее странным взглядом: не то сочувствующим, не то снисходительным, не то удрученно-усталым. — Чего опилки пилить, рассказывай уже. Одна голова хорошо, а две… ну сама знаешь. Даже просто проговорить что-то непонятное, и то полезно. Может, в итоге в твоей собственной голове какие-то новые мысли появятся. У меня-то пока только одна идея, совсем глупая. Эти четыре убийства, случаем, не один и тот же следователь вел?

— Почему же — глупая? Очень разумное предположение. Но… — она развела руками, — нет, разные следователи. Первые два вообще не на нашей территории случились.

— Давай ты мне для начала про них про все вкратце расскажешь, а там посмотрим, а? Про выстрел на охоте я уяснил. А остальные.

— Началось все с убийства священника. Были какие-то слухи, что церковный староста руку в приходскую кассу запускает. И он якобы батюшку убил, чтоб не разоблачили. Он на зоне от туберкулеза умер, а перед смертью Шубину письмо прислал — не я это, дескать, хоть когда умру, снимите с меня клеймо убийцы. С этого письма, похоже, все шубинское личное расследование и началось.

— Почему Шубину?

— Егор Степаныч по этому делу работал, это еще в другом районе было, в наше РУВД он позже перевелся. Не знаю, чем он этого старосту зацепил, почему тот именно к нему обратился, Шубина-то уже не спросишь.

— Староста этот в письме своем обвинял кого-то?

Арина покачала головой:

— Только вспомнил — ну писал, что вспомнил — когда они с батюшкой на стоянке отношения выясняли, он, Ферапонт, уже уходил и парня какого-то видел.

— Опознал?

— Нет. И вообще клялся, даже в этом письме, что никто бы из прихода на батюшку руки не поднял.

— Кстати. Слухи-то откуда пошли?

— А не знает никто. Вроде бы кто-то батюшке на Ферапонта жаловался, а кто-то это слышал.

— Любопытно. Давай дальше.

— Дальше еще любопытнее. Антиквар умер, поцарапавшись отравленным кинжалом. И, может, сошло бы за несчастный случай, мало ли чего на старинном оружии бывает, но кинжал старый, а яд современный. А незадолго до того у сына этого антиквара с папой конфликт случился: тот якобы из папиной коллекции нефритовую таблетку стащил, которую папа намеревался китайскому музею в дар преподнести.

— Что, такая ценная вещь?

— Относительно. От полусотни до сотни тысяч долларов примерно.

— Вещицу-то нашли?

— Не-а. То ли сын ее правда стащил, то ли папа успел свое щедрое намерение осуществить.

— А музей что, не запрашивали? Ну тот, китайский?

— Там сложная какая-то история. Может, и не музей, может, храм буддийский. В общем, нет следов этой штучки. Равно как и того, кто антиквару отравленный кинжал принес.

— Тебе не кажется, что истории похожи? Там были слухи про воровство из приходской кассы, тут пропавшая ценность, причем ни та, ни другая кража не доказаны. И староста, ты говоришь, вроде видел перед убийством какого-то парня, а возле антиквара некий посетитель с отравленным кинжалом.

— Да я думала про это. Но в остальных делах ни слухов порочащих, ни неопознанных посетителей. Про случай на охоте я тебе рассказала.

— Ну… там кто-то мог за деревьями прятаться.

— Точно. Только смертельный выстрел был сделан из ружья того, кого и посадили.

— А последнее дело?

— Да, последнее. Жил-был бизнесмен и была у него молодая жена. Ну как молодая, они женились за несколько лет до того, а до того он лет восемь вдовел. Ну и, по версии следствия, молодой супруге захотелось все сразу и она решила… а может, не решила, может, все спонтанно вышло, потому что, как бизнесменова дочка рассказывает, ссорились они часто и бурно, до рукоприкладства практически. И вот во время последней ссоры этот дядечка выпал с балкона их пентхауса. Ну и где в этих четырех делах общее?

— Ну кое-что общее все-таки есть, — задумчиво проговорил Денис. — Если принять за версию, что твой мертвый опер был в своем уме, значит, он своим признанием хотел привлечь внимание к этим делам. Причем не абы какое внимание, а что-то в духе: глядите, тут невиновных осудили! Осудили просто потому, что они… как это сказать… первыми в глаза бросились: у каждого близость к жертве, очевидный мотив и все такое. Смотри, тут ведь в каждом деле убийца практически на виду, и доказательств, с мотивами и доказательствами, тепленький. Прямо подарок для следствия, все на блюдечке.