Олег Рой - Оправдание невиновных

Ох, Вершина, у тебя, похоже, опять мания преследования разыгралась, мысленно усмехнулась она, выуживая из недр рюкзачка складную расческу с зеркальцем на «спинке».

Чуть замедлив шаг, обозрела пространство за спиной. В маленьком стеклышке помещались совсем уж крошечные кусочки пейзажа, но все-таки… Заснеженные деревья справа и слева, белая аллея меж них, фонари, нависшие диковинными оранжевыми плодами… И посреди сумрачной белизны — какая-то темная фигура. Мужская.

Да, безусловно, кто-то шел следом. Собственно, ничего странного в том не было: парк, гуляет человек — так же, как сама Арина. Она прибавила шаг — фигура тоже ускорилась. Даже приближаться начала. Значит, мужик просто идет — сам по себе, безотносительно к присутствию в пейзаже Арины. Вон как тот конный патруль. Она сунула расческу-зеркальце в карман и нахмурилась. В следовавшей сзади фигуре улавливалось что-то знакомое. Но… если это кто-то, кого она знает, почему не окликнул?

Преследователь еще не приблизился на расстояние узнавания, но она уже поняла — он. Не по силуэту поняла, не по каким-то приметам — по этому самому взгляду. Вот что ей думать мешало! Точнее — кто.

Кащеев.

Почему-то стало страшно. Что он тут делает? И главное — что ей-то самой делать? Бежать? Он выше нее на полторы головы, и ноги как ходули — мигом догонит.

Приостановившись, она чуть отступила в сторону, надеясь, что Кащеев просто пройдет мимо, но все-таки нащупывая в кармане газовый баллончик. Следователям полагались пистолеты, но Арина предпочитала держать свой в рабочем сейфе. Когда оружие в кармане, кажешься себе чуть не всемогущим, практически неуязвимым — это им еще в универе кто-то из преподавателей объяснял, усмехаясь и растолковывая, что ощущения эти, при всей своей приятности, весьма опасны. Мальчишки-одногруппники, конечно, пропускали подобные объяснения мимо ушей, но Арина как-то сразу почувствовала в них истину и приняла как руководство к действию: оружие полезно лишь для того, кто применяет его постоянно, умело и привычно — а лично для нее разумнее ограничиваться чем-то попроще. Ей и баллончиком-то орудовать страшновато — а вдруг не получится? А вдруг нападающий или, как сейчас, преследователь не потеряет способность двигаться, а только еще больше разозлится?

Ой, нет, пусть он лучше мимо пройдет!

Не прошел.

Остановился над застывшей столбом Ариной — почти вплотную.

Не напал. Просто стоял и молчал, глядя на нее сверху вниз — с высоты своего роста.

Зачем? Что ему надо? Пусть бы лучше гадость какую-нибудь сказал — как тогда, после съемки. Пусть бы даже кинулся, ударить попытался — тогда она точно сумела бы и баллончик вытащить, и пустить из него мерзкую едкую струю — прямо в лицо нападающему.

Но он не нападал.

Просто стоял и смотрел.

Под этим тяжелым взглядом Арина съеживалась, словно уменьшаясь, становясь крошечной и никому не нужной. Как будто козявка какая-то, которую даже тапком прихлопнуть лень, разве что веником смахнуть — в помойное ведро.

Она попыталась сделать вид, что ничего вообще не происходит. Повела слегка плечом — почему-то это оказалось очень трудно, как сквозь резину проталкиваться, — поставила ногу на торчавший из сугроба здоровенный пень. А что я? А я ничего! Никого не трогаю, починяю примус! В смысле — поправляю ослабший шнурок. Ага, на ощупь. Отвести глаза от Кащеева оказалось совершенно невозможно. И фонари как будто потускнели и даже словно бы уменьшились, превратившись в цепочку невнятных искорок. И ноги почему-то стали слабеть. Ей почудилось, что вот сейчас, под этим тяжелым взглядом, они совсем откажутся служить — и она опустится перед этим темным, высоким, безмолвным на колени…

…и пусть…

Но что-то вдруг изменилось.

Откуда-то появился свет. Нет, не откуда-то — из темной глубины заснеженной аллеи надвигался белый, сияющий, прекрасный огонь. Как поезд метро из тоннеля, теплый, светящийся, с милыми прекрасными людьми внутри, подумала вдруг Арина, успев удивиться собственным мыслям — поезд метро посреди зимнего парка, надо же!

Свет приближался стремительно и довольно шумно.

Налетел, надвинулся почти вплотную — и замер.

За слепящим прожектором просматривалось что-то темное, непонятное.

Прожектор вдруг потемнел, потускнел, свет из ослепительного стал мягким и теплым. Темное и непонятное приобрело очертания.

Мотоцикл. Черт побери! Мотоцикл! Что там в импортной литературе пишут про рыцаря в сверкающих доспехах, скачущего спасти плененную злым колдуном принцессу? Вот они теперь какие, рыцари, в двадцать первом-то веке!