Хейди Перкс - Вернись ради меня

Бармен отставляет кружку в сторону, положив салфетку на стойку, и немного наклоняется ко мне.

– Не знаю, зачем ты вернулась, милая, – на ищейку ты не похожа. Но послушай моего совета и держись от них обоих подальше. – Он выпрямляется и снова принимается натирать кружку до блеска. Кожу на его лице покрывают оспины, передних зубов недостает. Я не знаю, можно ли ему доверять, однако больше мне надеяться не на кого.

– Пожалуйста, – умоляю я. – Это очень важно.

– Она ушла неожиданно? Не похоже, что она собиралась продолжать разговор. Не хотел бы я знать, во что она опять вляпалась.

– Она ни во что не вляпалась.

– А я вот думаю иначе.

– Мне нужно только спросить ее о дочери, и все, клянусь!

Он открывает рот, но тут двойная дверь с грохотом распахивается, бармен отворачивается, однако я успеваю заметить, как его лицо бледнеет. Оглянувшись, я вижу вчерашнего парня с татуировками.

– Может, мне у него спросить? – громким шепотом интересуюсь я у бармена.

– Я бы не стал, – тихо бросает он через плечо. – Держись подальше от этого. Не хватало, чтобы он решил, что ты как-то связана с ней. Помалкивай и надейся, что он тебя не узнает. Как обычно? – спрашивает он, повернувшись к татуированному. Когда тот получает свою пинту и уходит в угол, я снова интересуюсь у бармена:

– Вы можете мне сказать, где она живет?

– Снимает комнату возле Лондон-роуд, но не могу сказать, где именно.

– Большое спасибо. – Я делаю еще глоток колы и оставляю на стойке пять фунтов, добавляя, чтобы сдачу он оставил себе. Бармен снова наклоняется ко мне:

– Я серьезно. Не связывайся с ней.

До Лондон-роуд я еду около пяти минут. По обе стороны улицы тянутся трехэтажные дома в викторианском стиле, некогда красочные и выразительные, а теперь превратившиеся в захудалые полупансионы и съемное жилье. Я останавливаюсь у края дороги, осматриваясь и не зная, с чего начать. Подойдя к дому, который выглядит наиболее ухоженным, я звоню в колокольчик на его двери. Ко мне выходит пожилой человек в коричневом халате, полы которого распахиваются у него на коленях. Извинившись за беспокойство, я объясняю, кого ищу, и описываю мать Айоны.

Хозяин понятия не имеет, о ком я говорю, и я звоню в соседний дом, а затем в следующий за ним, и в следующий, пока их не остается всего несколько. Я уже начинаю терять надежду, когда наконец нахожу женщину, которая, кажется, понимает, о ком идет речь, и отправляет меня в конец улицы.

Я сомневаюсь, что действительно увижу Эндж, но, когда звоню в колокольчик на двери, она откликается, появляясь на пороге. Лицо ее вытягивается от удивления, и она, растерянно оглянувшись, спрашивает меня, что я здесь делаю.

– Мне нужно просто поговорить с вами, – заверяю я. – Можем мы для этого куда-нибудь пойти? – я указываю на зеленый сквер напротив, где перед маленькой эстрадой стоят пустые скамьи.

Эндж кивает, нашаривая ключи в кармане, и закрывает за собой дверь.

– Чего вы хотите? – спрашивает она, опускаясь на скамью. Ветер носится сквозь деревья, шелестя листьями, и женщина вздрагивает, плотнее запахнувшись в шерстяной кардиган: – Похоже, будет гроза.

– Я хочу знать, не мою ли сестру искала ваша дочь Айона, – начинаю я.

Эндж заинтересованно смотрит на меня, но молчит.

– Мне стало известно, что Айона сказала моей сестре Бонни, будто они родные сестры. У меня есть фотография Бонни, – я листаю снимки в мобильном телефоне, пока не нахожу нашу с ней совместную фотографию. Увеличивая лицо сестры, я держу телефон на коленях, чтобы Эндж не могла видеть экран. – Конечно, много воды утекло, вы можете ее не узнать… – Я протягиваю телефон собеседнице.

Она долго вглядывается в фотографию. Затаив дыхание, я слежу за ее лицом.

– Не знаю, – произносит Эндж через некоторое время. – Может, и она.

– Вы помните что-нибудь особенное о ней? – продолжаю я. – Родинки или шрамы, черты лица?

Женщина качает головой.

Со вздохом я прячу телефон. Эндж провожает глазами белку, которая перебегает дорожку перед нами и несется вверх по стволу дерева.

– А что вообще случилось с сестрой Айоны? – спрашиваю я.

Белка исчезает в кроне дерева, но Эндж сосредоточенно высматривает ее и там.

– Для чего вам так приспичило это знать?

– Хочу выяснить, Бонни это или нет. Я должна знать, совершили ли мои родители нечто… – я замолкаю. – Прошу вас, скажите. Моя мама умерла, и я не могу у нее спросить.

Эндж чуть поворачивает голову и скашивает глаза.