Джиллиан Макаллистер - Все, что вы скажете [litres]

– Вы можете назвать дату своего рождения? – спрашивает другой детектив, сержант Дэвис.

– Без комментариев.

– И ваш адрес, пожалуйста, иначе мы вообще не сможем вести допрос.

Я кошусь на Сару. Она смотрит сначала на меня, потом на офицеров, а затем снова на меня. Кивает головой один раз.

– Без комментариев.

– Джоанна, что случилось той ночью?

– Без комментариев.

– Если вы все объясните, то мы сможем закончить прямо здесь. Освободим вас, вы наконец поспите. Если вы будете сотрудничать, Джоанна, то для вас все будет гораздо проще.

– Я…

Оба офицера отдела уголовных расследований сидят, откинувшись на спинки стульев – они похожи друг на друга, одинаковые жесты и мимика, только один более бледная и высокая версия другого.

– Без комментариев, – говорю я, чувствуя себя клоуном на серьезной встрече.

– Давайте сотрудничать, Джоанна. Складывается впечатление, что ваше молчание означает, что вы признаете себя виновной, это так?

– Нет.

– Жертву зовут Имран Караши.

– Имран, – повторяю я. Кто это, на кого он похож, где сейчас находится, он поправится? Конечно, я не могу задать все эти вопросы.

Сара бросает на меня быстрый взгляд. «Не говорите ничего, кроме “без комментариев”», – наставляла она меня. Я почти провалилась. Виновато ей улыбаюсь, но она не реагирует.

– Как вы ранили Имрана, Джоанна?

– Без комментариев.

– Вы достаточно сильно его толкнули, правда?

– Без комментариев.

– И он лежал в воде, не так ли? Вы знаете, что сейчас он на аппарате искусственной вентиляции легких?

Этот вопрос добил меня, я не справлюсь с этим, не могу позволить, чтобы все продолжалось так же. Фраза «без комментариев» бесполезна. И эти обвинения, правдивые обвинения, ранят сильнее всего.

Итак, я лгу, снова повторяю эту ложь.

– Я сразу же вытащила его из лужи. – Звучит довольно правдоподобно. Слова спешно вылетают изо рта и кажутся решительными и правдивыми.

Брови Сары взлетают вверх, и она протягивает руку, как будто я непослушная собака, готовящаяся сбежать.

– Одну минуту, – говорит она, поднимаясь.

Мы выходим в боковую комнату.

– Ни слова, – повторяет она.

– Но…

– Я знаю.

Ее глаза вспыхивают. Белки такие чистые, что я задаюсь вопросом, не использует ли она глазные капли: поздно вечером, сидя за рабочим столом – как герои американских сериалов про юристов. И она выглядит такой сердитой, что я не могу сознаться, что соврала.

Успокаиваю себя, что все в порядке и никто никогда не узнает. Возможно, я смогу скорректировать время и последовательность событий, паузы, во время которых мужчина лежал на асфальте.

Надо возвращаться в комнату для допросов. Сара заходит первой.

– Моего клиента не осведомили о характере ран жертвы, – говорит она.

Я сажусь обратно на твердый пластиковый стул и закрываю глаза. Понятия не имею, что все это значит. Стараюсь от всего отгородиться: двух дверей, открывающихся одна за другой, звукоизоляции стен, магнитофона, видеокамеры, вытертого ковра и полицейских. Пытаюсь успокоиться и надеюсь, что если буду достаточно настойчиво хотеть этого, то смогу – хотя бы этот единственный раз – вернуться назад.

Нахожусь в камере уже где-то час, когда сержант Моррис заходит, чтобы забрать меня.

– На выход, – командует она через окошко.

Сара и двое полицейских отдела уголовных расследований уже ждут в незнакомой комнате. Мой адвокат выглядит безупречно. В другой ситуации я бы спросила, какой косметикой она пользуется.

На двери табличка «Служебное помещение», рядом временные изоляторы. На столе стоят три пластиковых стаканчика, ко дну которых прилипли чайные пакетики.

Сара смотрит на меня, и кажется, что я вижу намек на извинение в ее глазах.

– Джоанна Олива, – произносит блондин из отдела расследований.

– Без комментариев, – отвечаю я и вижу тень улыбки на лице Сары.

– Вам уже не нужно ничего говорить, – продолжает блондин, – но это может повредить вашей защите: если вы не упомянете при допросе факты, на которые позже будете ссылаться в суде. Все, что вы скажете, будет использовано в качестве доказательств.

Смущенная, я снова оглядываюсь на Сару.

– Вы обвиняетесь в том, что 4 декабря нанесли увечья или намеренно причинили тяжкий вред Имрану Караши, что противоречит статье восемнадцать Закона о преступлениях против личности от 1861 года.

Перед моим внутренним взором возник потрясенный Рубен. Не знаю, почему, но я всегда представляю его реакцию, а не свою.