Джиллиан Макаллистер - Все, что вы скажете [litres]

Стиль игры Рубена полностью изменился, стал более театральным. Он выгибается назад, а затем почти полностью падает на клавиши, с низко согнутой головой.

Я смотрю на него и пытаюсь понять, кто же он… За последние два года мы проводили вместе по шесть часов в неделю, сидя за общими столами с другими заключенными и посетителями. Стулья в комнате для свиданий были жесткие, металлические. Мы часто болтали о том, о сем, хотя он никогда не был особо разговорчивым и вдобавок не мог дотронуться до меня. Поэтому мы говорили о глупостях, о вещах, которые никого из нас не волновали. О погоде, о том, как я наконец училась готовить. У нас не получались искренние разговоры, как раньше. Он слишком стеснялся. Мы просто не могли обеспечить близость, нужную нашим отношениям. Больше не было наших вечеров, совместного просмотра телевизора, обсуждений прошедшего дня. В тюрьме наши отношения были все время на виду, как и я сама, и я не знала, выживут они или нет.

Я смотрю на Рубена на сцене, а думаю об Имране. Сможет ли он когда-нибудь тоже сходить в бар и послушать джаз? Жить в этом мире и наслаждаться им. Я часто о нем думаю. После его первого письма я писала снова и снова, но он никогда не отвечал.

Рубен подсаживается ко мне за столик после своего выступления. Машет кому-то по пути через зал. Его легко заметить – он такой высокий, – но теперь он и двигается по-другому, как какая-то знаменитость.

На уровне груди он держит стакан с чем-то темным. Он неловко наклоняется ко мне, и я понимаю, что он пьян. Раньше он никогда не напивался, выпивал за вечер бутылку красного вина, которая на него не особенно влияла.

– Дело в том, что я не знаю, – говорит он заплетающимся языком и не глядя на меня. – Я даже не знаю, зачем ты здесь.

– Хотела увидеть, как ты играешь. Я нервничаю и все время вращаю вокруг запястья свой свадебный браслет.

В тюрьме я не могла его носить. Либо кольцо без камня, либо ничего, как мне сказали. Браслет два года оставался в камере хранения и вернулся ко мне таким же блестящим, каким туда попал. Там было не от чего тускнеть – там нет жизни.

– Да неужели? – спрашивает Рубен с тонкой усмешкой. В его тоне было что-то опасное, издевательское.

– Правда, – говорю я, глядя на него.

Наконец он встречается со мной взглядом. Его глаза почернели.

– Я не знаю, почему ты вообще хочешь оставаться вместе со мной.

Сначала я думаю, что он намекает на постоянные уведомления о сообщениях, которые я получаю в «Ватсапе». Он всегда морщится при этом, и я в конечном итоге чувствую себя непослушным ребенком, который может вдоволь пользоваться телефоном, только запершись в туалете.

– Ты о чем?

– Я не знаю, почему ты вообще остаешься вместе со мной, – говорит он в этот раз громче, прямо мне в ухо.

Когда я отдергиваю голову, то вижу слезы в его глазах.

– Я должен пропагандировать правильные вещи, но разве я сам поступаю правильно?

– Я не знаю… Я не понимаю, о чем ты.

Он наклоняется ко мне так близко, наши лица оказываются на одном уровне. Его дыхание пахнет сладким алкоголем, так же, как и у Сэдика в тот проклятый вечер. Я резко откидываюсь назад.

– Все это моя вина, – говорит Рубен. – Вот поэтому я убрал упоминание о наших взаимоотношениях с «Фейсбука».

– Что? Что это?!

– Твое заключение.

– Нет, ты не прав. – Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но он мягко тянет меня за запястье.

– Я все рассказал судебному адвокату.

И эти слова меняют все.

– Что именно ты сказал?

– Когда он спрашивал меня о твоих звонках. И как долго Имран лежал в луже. И я запутался, Джо, – сказал он тихо. – Так что я рассказал ему все. Про твою ложь.

Он говорил так тихо, что мне было его едва слышно.

На сцене новый музыкант исполняет грустную мелодию. Это женщина, и ее голос заполняет клуб.

– Как же так? Почему? – спрашиваю я.

Я смотрю на него, вспоминая то утро. Воздух в зале суда был прохладным, а в моих конечностях как будто завелись муравьи. Я помню, как Рубен отошел переговорить с адвокатом Дунканом. Оба они вернулись мрачные. А я думала, что это у меня был приступ паранойи. Вскоре после этого мне предложили сделку о признании вины, и я согласилась.

– Я признала себя виновной.

– Из-за меня.

– Что?

– Они предложили сделку о признании вины. Но Сара посоветовала заключить ее… из-за меня. Потому что я все усложнил. Я был твоим единственным свидетелем и не смог соврать твоему адвокату. Хотел, но не смог. Я был… Он спросил меня прямо, и я постарался соврать. Но это было очевидно. Он сказал, что меня подвергнут перекрестному допросу. А эксперты-медики будут настаивать, что гипоксия случилась из-за утопления. И я сказал правду. Сказал, что что ты соврала. Это был я, я отправил тебя в тюрьму.