Сюзанна Янссон - Запретное место [litres]

– Да, что тут скажешь, – со вздохом согласилась Натали.

Они сели на диван в гостиной. Натали по-прежнему держала Юлию за руку.

– Представь, если бы я все понимала? – сказала Юлия. – Все это время. Чем занимаются мои мама и папа. И то, что произошло с твоими родителями, – представь, если бы я все это знала, но находилась бы слишком близко, чтобы разглядеть это по-настоящему?

Натали покачала головой.

– Ты ведь не могла себе даже представить, чем они занимаются?

– Не знаю. Но я должна была… почуять неладное, как говорят.

– Все-таки трудно даже помыслить что-то подобное , Юлия. Должно быть, они совсем потеряли рассудок, когда погибла Трейси.

Юлия вздохнула.

– Да, и наша семья совсем распалась. Меня страшно мучает совесть – почему я не заметила, как они изменились. Но я была так занята собственными проблемами.

Она взглянула на Натали.

– Ты первый человек, с кем я об этом говорю. Я даже детям еще не рассказала. Просто не знаю, как им объяснить. А еще я не осмеливаюсь выйти на улицу. И компьютер боюсь включать. Я ведь понимаю, что все, кому не лень, пишут сейчас о маме и папе, о нас. Это ужасно.

– Понимаю. Но если сейчас набраться мужества, постепенно все успокоится. Появятся новые темы для обсуждения.

– Надеюсь, ты права. Не знаю даже, могу ли я в это поверить. А еще мне кажется, что все будут осуждать и меня заодно. Все это никогда не закончится.

Юлия опустила глаза.

– Кстати, а что будет с детьми? – спросила Натали. – И останешься ли ты жить здесь?

– Наверное, останусь. – Улыбка озарила ее напряженное лицо. – А дети теперь живут со мной. Мне давно надо было их забрать.

Они пили кофе и ели суфле в шоколаде прямо из пачки. Разговаривали. Вспоминали. Потом Натали сказала, что ей пора.

– Хочу добраться до Гетеборга засветло.

У Юлии перехватило дыхание, она положила руку подруге на плечо, словно желая удержать ее. Потом поспешила в спальню. Вернулась оттуда с тетрадкой.

– Я хочу тебе еще кое-что сказать. Мне просто необходимо… рассказать кому-нибудь.

Она протянула Натали тетрадь.

– Это дневник Трейси. Я частенько заходила к ней в комнату и тайком читала ее записи, мы с тобой и вместе к ней забирались, помнишь? И стихи ее читали. А о дневнике я никому не рассказывала. С этим мне тоже придется научиться жить. С тем, что там написано.

– Почему? Что там такого? – спросила Натали.

– Трейси ведь встречалась с парнем, который был старше ее. Помнишь его? У них был роман. Но он… не хотел серьезных отношений. Его устраивали редкие встречи. А потом он встретил другую. И тогда… если прочитать, что у нее здесь написано, становится совершенно ясно, что она не хотела больше жить. Такое ощущение, что она действительно приняла осознанное решение.

Натали посмотрела на Юлию.

– Значит, все было так серьезно?

– Она очень изменилась в последние месяцы жизни. Казалась грустной. Но я ни с кем это не обсуждала.

– Со мной обсуждала.

– Правда?

– Да.

Юлия начала листать тетрадь.

– Вот. За последнюю неделю она много написала. В основном это мрачные мысли. Последняя запись сделана накануне смерти. Смотри. Вот что она пишет.

Юлия читала осторожно, медленно, выдерживая тяжелую паузу после каждого предложения:

Меня как будто больше нет. Как будто ничего не осталось после того, как ты ушел. Я ничего не ем. Не пью. Мое единственное желание – раствориться и исчезнуть. Отпустить руки и падать, пока все не кончится. Пока я не кончусь. Пока не закончится этот ад.

Натали почувствовала, как в сердце снова всколыхнулись воспоминания о той ночи четырнадцать лет назад. Она вспомнила полосатую ночную рубашку Трейси, измазанные глиной тела и немые окна. Ощущение расколотой действительности, незаживающей раны.

– Значит, дело не в призраках, – проговорила наконец Натали. – Она покончила с собой.

– Но самое ужасное, – сказала Юлия, – что ничего бы этого не произошло, покажи я тогда маме с папой этот дневник. Если бы мы поговорили… Получается, я во всем виновата.

Натали сглотнула.

– Тогда и я виновата. Я встретила Трейси в Омоле незадолго до трагедии, она ругалась с тем парнем. Я знала, как она удручена, в каком она отчаянии, но не понимала, что я должна делать, если я вообще могла что-то сделать.

Она помолчала, потом продолжила:

– Мы были детьми, Юлия. Ты не заслужила такой тяжкой ноши.

Юлия кивнула, глаза ее снова наполнились слезами.

– Мы были детьми, – повторила она.