Хелене Флод - Терапевт

— А что говорит Маргрете? — спрашивает Томас.

— Она не в восторге. Но что она может сказать? Дом мой. Я могу поступать с ним как душе угодно.

Томас кивает. Как бы в задумчивости. На нем джемпер — он рассудительнее меня, не раздевается до футболки, пока лето не настанет по-настоящему. Волосы красиво уложены, аккуратно причесаны, чем-то зафиксированы. Весь он выглядит таким… не могу подобрать слово… респектабельным . И я ничего плохого не имею в виду. Не прилизанным, хотя Юлия явно приложила руку. Я имею в виду основательным. Надежным. Без вывертов.

— Ладно, — говорит он. — Как дела вообще?

— Нормально, — отвечаю. — Ну, то есть по-разному. Но ничего.

Мы стоим, смотрим на маргаритку, валяющуюся у наших ног. Томас хочет что-то рассказать мне, догадываюсь я. Вообще я собиралась поскорее разделаться с этими цветочками, пойти принять душ в холодной недостроенной душевой, смыть с рук землю, одеться и отправиться к папе, на постепенно превращающийся в традицию еженедельный семейный ужин по воскресеньям. Но я жду. Не тороплю Томаса. Нехорошо было бы. Он ведь притащился сюда специально, чтобы что-то рассказать, а он не из болтливых…

— Насчет того, что случилось, — наконец произносит Томас. — Я вот хотел сказать… Мне жаль, что так вышло.

— Что вышло?

— Ну. Ты знаешь. С той девушкой.

— Да. Знаю.

— Сигурд рассказал нам про нее. Яну-Эрику и мне. А мы тебе ничего не сказали. Мы хотели… или… ну, я хотел. Я хотел тебе сказать. Потому что он нехорошо поступил. И я ведь… я даже не знал, что она такая молоденькая. Но знал, что он с кем-то встречается. И должен был рассказать тебе.

Я закрываю глаза, поворачиваю лицо к солнцу. Не хочу про это думать. Я и так догадывалась, что они знали. Тысячу раз перебирала в голове свой разговор с ними в тот вечер, когда пропал Сигурд. Вспоминала непонятную мне уклончивость в их интонациях, какую-то недоговоренность. Само собой, им было совсем неохота звонить мне; ведь они догадывались, что Сигурд мог быть с ней. Его откровенную ложь они пытались представить как что-то незначительное, — ведь знали же, почему он врет. И все-таки ничего мне не сказали. Не сказали, даже когда выяснилось, что он мертв. Мне пришлось самой докопаться до того, что у него была другая. Оправдания Томаса меня мало трогают.

Мы стоим и молчим. И как бы то ни было, но Томас демонстрирует понимание того, что ему лучше помолчать; это говорит в его пользу. И я его, в общем-то, тоже понимаю. Сигурд был его другом. А я сама так устала от всего этого… Не хочу до бесконечности перетирать эту историю. Такой чудесный день, солнце, скоро лето, и агент заверила меня, что этот дом стоит целое состояние: кадастровая стоимость составляет 14 миллионов… Но она думает, что он уйдет за все 16. Я разбогатею. У меня будут деньги на все, что я только ни пожелаю. Скоро пойду приму душ, потом поужинаю у папы, а на следующей неделе новые коллеги позвали меня посидеть с ними после работы. Вот о чем я хочу думать. Вот что меня волнует. Я глубоко вздыхаю и открываю глаза. Рядом стоит Томас. Мы оба смотрим на маргаритку.

— Ты прости меня, — говорит он наконец.

— Да ничего. Вы же приятелями были…

— Да. Но он поступил подло.

Томас такой правильный… Ян-Эрик мне не нравился, Юлию я терпеть не могла, но к Томасу испытываю симпатию. Он чем-то похож на меня: такой же неловкий в общении, молчаливый. Но его труднее сбить с панталыку. Мне приходило в голову, что если б это с ним я познакомилась на той вечеринке в Бергене, моя жизнь могла сложиться счастливее. Хотя не знаю… Может быть, я бы на него глаз не положила… Может быть, он бы на меня глаз не положил…

— Сигурд сказал мне, — говорит Томас, — еще когда они встречались, что он ищет повод прекратить эти отношения. Всего за пару недель до случившегося он сказал, что жалеет, что связался с ней. Что это было ошибкой. Что он хочет быть с тобой.

Я глубоко втягиваю воздух. Я что, спасибо ему должна сказать за это известие?

— Не знаю, хотела ли ты это услышать, — продолжает он. — Но я хотел тебе рассказать. Мало ли…

— Спасибо тебе, — отвечаю я, провожу испачканной рукой по лбу и с раздражением отдергиваю ее.

— И чем ты собираешься заниматься? — спрашивает Томас. — Когда продашь дом. Снимешь помещение и будешь дальше практиковать?

— Нет. Не буду. У меня осталось несколько пациентов, терапию которых я доведу до конца. Но после этого не буду работать психотерапевтом.

— А что ты будешь делать?

— Не знаю. — И эта мысль мне приятна. Весь мир передо мной. — Я устроилась на долю ставки в журнал по психологии; рецензирую статьи, пишу ответы авторам, такие вещи… А так — не знаю. Может быть, отправлюсь путешествовать. Мне всегда хотелось пожить в замке во Франции.