Лорен Норт - Идеальный сын [litres]

Но стоит только услышать, как с хлопком открывается боковая дверь, а по кухне раздаётся стук торопливых шажков Джейми, и злости будто и не бывало.

– Мам, мы вернулись. Можно я в «Плейстейшн» поиграю?

А я несусь по коридору, чуть не сталкиваясь с Джейми на кухне.

– Маленький, как съездили, весело? – спрашиваю я дрожащим голосом, но всё-таки умудряюсь улыбнуться.

Кивает. Рот приоткрыл, язычком шатает зубик взад-вперёд, взад-вперёд.

– А Шелли ты спасибо сказал?

Сын не успевает ответить: на кухню врывается Шелли с двумя огромными пакетами в руках. Делаю шаг ей навстречу, помочь, а когда оборачиваюсь – Джейми уже и нет. Только мгновение спустя раздаётся знакомый звуковой сигнал: включилась «Плейстеёшн».

– Как прошло? Без происшествий? – спрашиваю я, ставя пакет на столешницу. Там стучит какая-то банка, а сверху высовывается угол замороженной пиццы. Пеперони, она у Джейми любимая.

– Вообще отлично! То, что нужно, – Шелли забрала волосы в хвостик на затылке, несколько прядей вьются у ушей. Без макияжа кожа у неё бледнее, но глаза по-прежнему большие, живые, и в них всё так же пляшут весёлые огоньки. – Правда, сначала пришлось одолеть холод. – Она смеётся, немного дрожа, и выкладывает остальные покупки на пёструю бежевую столешницу.

Борюсь с досадой, не сразу решаюсь ответить.

– Я просто думала, ты раньше придёшь. Уже волноваться начала. И на звонки ты не отвечала. – Как ни стараюсь, всё равно выходит, будто я жалуюсь.

– Ой, ну я, мне кажется, обещалась быть около пяти. Я не думала, что это так важно.

– Конечно же важно! – огрызаюсь я так громко, что Шелли перестаёт разбирать пакеты и поворачивается ко мне.

– Ты сказала: три часа. У меня уже паника началась. Мысли всякие нехорошие. Я подумала, что-то случилось. Уже в полицию собиралась звонить.

– О боже, Тесс… Прости, я и не подумала, что для тебя это так важно. Ты утром такая вялая была, я подумала, ты весь день отдыхать будешь. Но я же вернулась, всё хорошо. – Она берёт мою руку. Кожа у неё гладкая, а ладонь раза в два меньше моей, но такая тёплая, что мне становится сразу спокойнее. – Извини, не хотела я тебя пугать, – говорит мне Шелли, глядя прямо в глаза. – Я пару часов назад звонила на домашний, хотела спросить, что тебе купить в магазине. А ты не ответила. Я подумала, что ты, наверное, спишь. Автоответчик у тебя был забит, поэтому оставить сообщение не получилось, а потом телефон разрядился. А про автоответчик я ещё вчера тебе хотела сказать.

– Ой, – глотаю слёзы, которые грозятся вот-вот политься из глаз. – Прости. Ты права, я что-то перенервничала. Ты для меня столько на этой неделе сделала, тут не тебе, а мне надо извиняться.

– Не думай даже, знаешь же, что я через то же самое проходила. Срывалась на сестру и на Тима бесчисленное количество раз. Надо было мне тебе СМС послать или на мобильный позвонить. Я правда думала, ты спишь. Но ладно, забыли? – улыбается. – Я накупила еды, так что будет что поесть. Давай ты разложишь всё куда надо, а я пока чайник поставлю.

Шелли такая уверенная, такая лёгкая, что невидимая рука, сжимающая сердце, меня отпускает. Джейми ничего не грозит. Ничего не случилось. И не Шелли виновата, что я так бешусь всё время. Я должна была ответить по домашнему телефону. И поехать с ними плавать, как Шелли и предлагала. А почему я не поехала? Могла бы просто сидеть и смотреть. Даже плавать необязательно. А вместо этого весь день слонялась по дому в режиме замедленной съёмки, только и делала, что вспоминала нас с тобой.

И вообще, говорила ли Шелли «три часа»? Может, и правда «пять»? Не то чтобы я хорошо помню, что было утром. Могла и напутать.

– А, да, забыла сказать, – замечает Шелли, пока ставит чайник кипятиться и достаёт из сушилки кружки. – Вчера, пока ты спала, звонила твоя мама на домашний. Я взяла трубку, чтобы тебя звонок не разбудил. Она переживает за тебя.

Вздыхаю, убирая в шкаф банку консервированной фасоли.

– Мне сейчас непросто с ней говорить. Ей хочется, чтобы я сказала, что всё налаживается, но я не хочу её обманывать.

– Знаю, и я ей это объяснила. У нас с ней на самом деле долгий разговор вышел. Она мне рассказала, как ей было непросто, когда твой папа умер, и она знает, каково тебе сейчас.

– Нет, не знает, – вырывается у меня. Пальцы хватают ручку дверцы. Сжимаю её крепко, а потом захлопываю ящик. – Извини, это несправедливо по отношению к ней, конечно. Но нет, не знает. Папе было 67. Это другое.

– Она так поддержать пытается, Тесс. Чужое горе ведь не измеришь.