Александр Пелевин - Покров-17

В пыльной каске, с черным от копоти лицом и приоткрытым в ужасе ртом.

Он смотрел через отражение в зеркале прямо на меня, нет — в меня, и даже сквозь меня, и сквозь зеркало, и сквозь самого себя. Взгляд его синих глаз, пустой и страшный, пробрал до самого позвоночника.

Я обернулся.

Сзади никого не было.

Снова повернулся к зеркалу.

Вместо солдата на его месте стоял ребенок.

Лет пяти, белобрысый, в заляпанной красной футболке с Дональдом Даком и помятых детских шортах. С большими синими глазами.

Я отшатнулся от зеркала и вновь обернулся: но ребенок не исчезал, как тот солдат, он точно так же стоял на месте, сунув руки в карманы и с интересом глядя на меня.

Что за?..

Откуда он?

— Ты кто? — спросил я.

Ребенок сделал расстроенное лицо и ответил тихим, тонким голосом:

— Тебе опять плохо, да?

— Мне? В смысле…

— Тебя бабушка звала на кухню телевизор смотреть, — сказал ребенок. — Там Ельцина опять показывают.

— Какая бабушка… — пробормотал я.

Присел перед ним на корточки, стал вглядываться в его лицо. Маленькое, круглое, с обеспокоенными глазами, будто он чего-то боялся — но чего? Меня?

— Тебя как зовут? — спросил я.

Ребенок вздохнул и терпеливо ответил:

— Саша.

Танки!

Они надвигались неумолимой серой массой, взрывая гусеницами снег; с ними шли немцы в длинных шинелях, вскинув наизготовку автоматы и ружья.

— Их там дохрена! — крикнул кто-то.

— Не ссать! — раздался позади голос лейтенанта Старцева. — Всем занять позиции!

Селиванов обернулся вправо: на дороге артиллеристы готовили к бою полковую пушку.

Рядом с ним в снег залег боец с противотанковым ружьем.

— Щас мы им… — сказал солдат то ли Селиванову, то ли самому себе.

— Не стрелять! — крикнул кто-то сзади. — Ближе пусть подойдут!

Мы же не сможем, думал Селиванов, мы же не удержим, ведь их там тьма, целая тьма…

«А ну брось эти мысли», — сказал он себе.

Танки приближались, и уже можно было разглядеть черные кресты на броне, бортовые номера и короткие пушки.

Игнатюк занял позицию справа от Селиванова, а за безымянным бойцом с ПТРД расположился Пантелеев. Остальных пока не видно — значит, рассредоточились где-то дальше.

Селиванов увидел, как один из танков, подойдя еще ближе, встал, и немцы рядом с ним залегли в снегу, а башня стала медленно поворачиваться. Дуло остановилось, глядя прямо на него.

Что-то вздрогнуло внутри, участилось дыхание. Захотелось зажмуриться, но нельзя, нельзя закрывать глаза, когда…

Гулко бухнуло вдалеке, будто выбило пробку из бутылки, взвился серый дымок у ствола, и через долю секунды грохнуло прямо над головой, оглушив, ослепив, засыпав грязным снегом и крошевом красного кирпича.

Селиванов понял, что лежит лицом в снегу, мертвой хваткой вцепившись в винтовку, и не видит ничего перед собой. Разлепил глаза. В голове гудело.

«Жив… жив… жив…» — стучало в мозгу с каждым ударом сердца.

— Дер-р-ржать позиции! — заорали сзади.

Вновь громыхнуло, но уже совсем рядом, где-то справа. Это ударила полковая пушка. Возле одного из танков вздыбился белым фонтаном снег, немцы рассыпались в стороны. Мимо.

— Заряжа-а-ай! — раздалось со стороны дороги.

Танки продолжали движение на поселок.

— Артиллерию подогнать! Артиллерию! — ревел сзади Старцев, видимо по связи. — Нам же тут крышка совсем! Когда? Сколько? Да их тут больше двадцати штук! Короткова мне! Короткова!..

И вновь прогремело оглушающим ударом где-то рядом, опять засыпало снегом и кирпичом.

А вслед за грохотом раздался нечеловеческий вопль.

— Нога-а-а! Нога-а-а! А-а-а-а!

Не думать, не думать, не думать ни о чем, говорил себе Селиванов, и сердце его колотилось, и вздулись виски, и высохли губы.

Бахнул выстрел совсем рядом — это боец с ПТРД, прицелившись, спустил курок.

— Попал, сука! — прошептал он.

В самом деле, один из танков остановился и закрутил башенкой: порвало гусеницу.

Но что теперь один выстрел?

Снова ударила полковая пушка, и еще один немецкий танк остановился в клубах черного дыма. Кажется, выстрелом ему свернуло башню.

И опять громыхнуло со стороны поля, опять оглушило, опять засыпало.

И снова страшные вопли сзади.

Танки всё ближе, и немцы уже засели в снегу, целясь в сторону линии обороны, и захлопали первые винтовочные выстрелы.