Жереми Фель - Матери [litres]

Сколько же времени она проспала?

Она уже ничего не различала дальше матраса – даже ноги ее наполовину скрывались во мраке.

Уже ночь, а Норма так и не спустилась к ней и не принесла ни поесть, ни попить.

В доме не было слышно ни звука. Все спали. И Норма ушла спать, так и не вспомнив про нее.

Неужели ей доставляло удовольствие ее пугать?

Нет, она про нее не забыла, она делала это нарочно. Ей хотелось, чтобы Хейли поплатилась за слова, которые вырвались у нее в порыве гнева.

Стало быть, она бросила ее здесь до утра.

Хейли закричала. Пропитавшийся слюной кляп чуть поддался, но он был слишком тугой, и вытолкнуть его языком ей не удалось. И тут она почувствовала, как у нее между ногами потекла теплая струйка, – ее нельзя было удержать никакими силами. Тело больше не подчинялось ей. Хейли расплакалась, а от запаха собственной мочи ее затошнило.

Однако Норма посадила ее под замок не столько ради своего сына, сколько, что важнее, ради того, чтобы не дать ей выступить на турнире и таким образом полностью втоптать в грязь – чисто из зависти. А о своих детях она рассказывала просто для отвода глаз.

Норме хотелось заставить ее страдать. Пусть сидит в подвале до полного изнеможения. Лишь бы помешать Хейли добиться того, чего ни ей самой, ни ее несносной дочке в жизни не достичь.

О том, чтобы снова заснуть, не могло быть и речи. Стиснув зубы, она дождется рассвета.

Тогда, может, и Грэм вернется.

Он не оставит ее в беде – она точно знала. Ведь он не такой, как они.

И впервые за последние годы Хейли начала молиться. Она молилась, чтобы Господь научил ее, как выбраться отсюда, чтобы кто-нибудь пришел ей на выручку. Чтобы торнадо обрушился на этот злосчастный дом и унес их всех к чертовой матери, а ей наконец принес избавление.

Ей на лицо что-то прыгнуло. Хейли помотала головой, думая, что это паук.

Из глубины подвала послышался сдавленный смех. Словно кто-то прикрыл себе рот рукой, чтобы его не услышали. Смех гадкого ребенка, собирающегося отколоть гнусную шутку.

Это Томми – он прячется в темноте.

Присмотревшись, Хейли заметила в черной глубине подвала еще более мрачную тень – согбенную, будто присевшую на корточки перед прыжком. Хейли не сводила с нее глаз, силясь разглядеть, действительно ли это Томми.

Тень не двигалась.

Догадалась, что Хейли ее видит. И играла с ней.

Должно быть, кто-то проник в подвал, пока она спала. И ждал, когда Хейли ослабит бдительность, чтобы ринуться на нее и в очередной раз овладеть ее телом, подобно кошмару, готовому овладеть слабой душой.

Но к чему столько усилий? Она же скована наручниками и никак не сможет ему помешать.

Тень в дальнем конце подвала между тем изменила форму – словно чуть сдвинулась в сторону. Хейли не могла отвести от нее глаз и старалась уловить малейшее ее движение, как это было однажды в детстве, когда она, еще совсем маленькая, оцепенев от ужаса, битый час следила за огромным круглым пятном на стене у себя в спальне, вообразив, что это тень головы человека, который подглядывает за ней в окно.

Она так и не узнала, что это было. И с тех пор ложилась спать только с задернутыми шторами.

Хейли заставила себя окликнуть его по имени, но ответа не услышала. Тогда она попыталась сосредоточиться на своем дыхании, поскольку знала, что это помогает успокоиться. Тем не менее она боялась, как бы он не набросился на нее, как пауки, когда она будет меньше всего этого ждать.

Впрочем, если ей действительно повезло и это не Томми, тогда это могли быть только пауки, а они меж тем успели окружить ее со всех сторон, точно солдаты деревню, которую они вот-вот предадут огню.

Быть может, она снова почувствует, как его рука хватает ее за бедро, почувствует его дыхание и тяжесть мускулистого тела, прижимающегося к ее животу. И ей снова станет дурно.

Только на этот раз она непременно его убьет, убьет, убьет!..

Томми нажал кнопку – вспыхнул карманный фонарик, осветив холодным светом потрескавшуюся стену напротив. Он целый час боролся с желанием его включить, опасаясь, как бы кто-нибудь издалека не заметил, что он здесь. Тьма в этих стенах была чернее ночи и мрака, к которому он привык, таясь в тиши своей комнаты. Хотя он знал это место как свои пять пальцев, сейчас ему казалось, что здесь все теперь по-другому. Очертания скотобойни резко изменились, утратив знакомый вид.

К тому же холод стоял собачий.

О сне он и помыслить не мог. Следовало дождаться первых лучей солнца, а там можно и отдохнуть.