Жереми Фель - Матери [litres]

И этот страх, куда более мучительный, чем тот, что Норма испытывала в глубине души, острой болью пронзил ее сердце.

– Может, ты тоже хочешь прокатиться с горки? – без лишних раздумий спросила Норма.

Синди, не ожидавшая от нее такого вопроса, едва заметно кивнула головой.

Норма встала одновременно с Элизабет, и, взяв девочку за руки, они повели ее на игровую площадку – к большой деревянной горке; Синди осторожно взобралась на нее по лесенке и с поднятыми руками скатилась вниз, не смея от робости издать ни единого возгласа.

– Оставим ее, пусть освоится, – сказала Норме Элизабет, когда девочка снова полезла по лесенке на горку. – Все будет хорошо, не волнуйся.

Норма, все еще тревожась, кивнула, и они вдвоем вернулись на скамейку.

Многие детишки, как и некоторые родители, присматривались к Синди, пока она каталась с горки, не подавая виду, что все понимает. Однако в глазах детворы и взрослых не было ни желания посмеяться над ней, ни капли отвращения или досады. Они просто молча приняли ее, новенькую, в свою компанию.

Между тем Синди, у которой ладони и коленки были в песке, похоже, потихоньку привыкла к новой обстановке и уже направилась к качелям, поглядывая украдкой на мать, которая всем своим существом старалась ее подбодрить.

Какое-то время девочка стояла, поглядывая на незнакомых детей, которые, вытягивая ноги вперед, раскачивались, взмывая все выше к небу, как обычно делала она сама, устремив взгляд в необозримую даль кукурузных полей. И так продолжалось до тех пор, пока какой-то мальчик, очевидно ее сверстник, с пожарной машинкой в руке не подошел к ней и не уставился на нее с любопытством. Норма, не понимая, что ему нужно, хотела встать и подойти к ним, но передумала, перехватив взгляд мужчины, похоже его отца, – крепко сложенного и элегантно одетого брюнета, стоявшего неподалеку с газетой в руке.

Норма не знала, что этот мальчик тоже стал жертвой грубого обращения несколько лет назад, только у малыша было поранено не лицо, а плечи, спина, грудь, руки и ноги, да и последствия насилия были не настолько жуткими, как у Синди: несмотря на частые, чуть ли не ежедневные издевательства, у него пострадала только кожа, а раны на его маленьком теле скрывала одежда. Жизнь у мальчика, уже успевшего забыть побои, наладилась лишь после того, как один молодой человек, находившийся в бегах, отвез его к родному отцу в Нью-Йорк, вырвав из лап жестокой матери. Однако, хотя теперь ему жилось не хуже, чем любому другому мальчишке его возраста, он мог легко узнать отметины насилия у сверстников, чье детство оказалось омрачено традицией.

С помощью улыбок и добрых слов мальчику удалось рассмешить Синди, и она полностью доверилась ему, разве только не расцеловала в обе щеки. После того как она шепнула ему что-то на ухо, он взял ее за руку, усадил на качели и, став сзади, тихонько подтолкнул.

Видя, как Синди вновь стала обычной девочкой, самой что ни на есть нормальной, Норма ощутила волнение, которое не смогла сдержать и которое выплеснулось из нее в виде слез. Она наконец словно вырвалась на свободу, проведя долгие дни за решеткой.

Когда они вернулись домой, Элизабет сказала Норме, что собирается созвониться с приходящей няней, чтобы та посидела с Синди, пока они вдвоем будут обедать в ресторане. Норма тут же отвергла ее предложение, сказавшись усталой. Но сестра настаивала на своем, и Норма в итоге уступила и пошла в свою комнату переодеваться.

Перед выходом Норма заглянула в гостиную обнять Синди, которая смотрела мультики вместе с соседской девочкой Лилой. Все еще переживая, что вынуждена оставить дочку, она разрешила ей немножко поиграть, перед тем как лечь в кровать, и поцеловала в лоб, пообещав, что непременно зайдет ее проведать, когда вернется.

Они сели в машину Элизабет, старенький бордовый «Ягуар», и отправились во французский ресторан в центре Чикаго. После того как они, удобно разместившись за столиком в двух шагах от дивного зимнего сада, выпили по бокалу бургундского, Норма заказала себе пулярку со сморчками, а Элизабет – соте из телятины, при этом сестры радовались, что сумели выговорить названия блюд на французский манер, стараясь блеснуть своими познаниями перед официанткой, которая, собственно, ничего подобного от них и не требовала. Обстановка здесь в общем была довольно приятная: приглушенный свет, классическое убранство, – раньше Норме никогда не случалось бывать в подобного рода заведениях, а ее сестра, похоже, чувствовала себя здесь как рыба в воде. Смакуя блюда, они болтали как старые подруги, и Норма даже ненадолго забыла про выпавшие на ее долю испытания. Элизабет заказала еще два бокала вина, когда им принесли внушительных размеров тарелку с разными сортами сыра. Один из официантов, симпатичный малый лет двадцати, посмотрел на Элизабет как на давнюю знакомую, когда проходил мимо них с шампанским в ведерке, и та зарделась, догадавшись, что Норма это заметила.