Жереми Фель - Матери [litres]

– Я не могу взять тетрадь, она же твоя.

– Нет, Грэм, она твоя, так было всегда, и тебе она пригодится больше, чем мне. Ты так на него похож. Он очень гордился бы тобой, если бы знал, каким ты стал…

Грэм спрятал тетрадку в свой рюкзак, чувствуя, как у него сжимается сердце.

– Даже не знаю, как тебя благодарить.

– «Спасибо, мама» – этого хватит.

– Спасибо, мама, – улыбнувшись, повторил Грэм.

И заключил мать в объятия, зная, что, вероятно, еще не скоро сможет это сделать вновь.

И что уже давно этого не делал .

Затем он расцеловал сестренку и прошептал ей слова, понятные только им двоим.

Норма вышла из машины и помогла ему достать из багажника чемоданы. Ее волосы трепал легкий ветерок, пропитанный запахом выхлопных газов. Грэм еще раз крепко прижал ее к груди. Его переполняла радость, которую он был не в силах выразить словами. Он вдруг превратился в маленького, слабого, задумчивого мальчонку, так часто восхищавшегося своей матерью – сильной, полной страсти женщиной, которой она вновь стала в минуту их расставания.

Сидя у иллюминатора, Грэм не мог знать, остались ли они ждать на автостоянке, когда взлетит его самолет. Потом он с грустью представил, как Норма и Синди снова отправились в то место, которое пока было дозволено покинуть только ему одному.

Но грусть мало-помалу его оставила, и вскоре он уже думал о том, как через несколько часов снова увидится с Эмбер и Гленном.

Ты так на него похож. Он очень гордился бы тобой, если бы знал, каким ты стал…

Земля Канзаса уплывала все дальше, пока в конце концов совсем не скрылась за горизонтом, и тогда, паря в неоглядной безмятежной лазури вместе с десятками окружавших его незнакомцев, Грэм раскрыл тетрадку со стихотворениями своего отца и перечитал самое любимое, в котором юноша, его сверстник, описывал, как однажды на университетской лужайке он наконец решился подойти к девушке, ставшей последним сердечным увлечением в его короткой жизни.

Казалось, уже ничто не могло заполнить пустоту, которая поглотила ее, как только она переступила порог собственного дома.

Проходя вдоль стены коридора, Норма всеми силами старалась сохранять твердость духа и не дать тоске пробить эту броню, по крайней мере сейчас, когда дочка смотрела на нее своим единственным зрячим глазом.

Надвигалась ночь. Устав за день, Норма упала в стоявшее в гостиной кресло, мечтая лишь о том, как снова окажется одна в своей комнате и сможет дать волю самым простым чувствам. От нескончаемой беготни у нее ныли ноги, поскольку, едва Грэм взмыл в небо, она бросилась искать Томми на улицах Канзас-Сити в тщетной надежде, что оставила здесь одного сына ради того, чтобы вернуться домой с другим.

Синди смотрела на нее, не говоря ни слова. Что ей было нужно? Норма хотела попросить дочку уйти, но сдержалась. Все равно скоро придется кормить ее противной кашей и укладывать спать. Потом она освободится от всех мыслей и не будет думать ни о буднях, таких же отвратительных, как лицо ее дочери, ни о том, что оба ее сына теперь далеко-далеко, а все, что она старалась построить для своей семьи, в конечном счете разбилось вдребезги.

Норма сняла туфли, включила музыку и налила себе бокал красного вина.

А Синди меж тем прильнула к окну, услышав, как где-то залаяла собака.

Скоро школа. И Норме вдруг стало жутко при мысли о том, сможет ли ее дочь выдержать взгляды подружек, которые наверняка будут смотреть на нее с отвращением. И как она сама посмотрит в глаза другим матерям, которые будут ей всячески демонстрировать сочувствие.

Каждый раз, когда она будет привозить дочь в школу, а потом возвращаться за ней.

Чего стоят одни эти лицемеры, скинувшиеся, чтобы помочь ей оплатить больничные расходы, и теперь гордившиеся своей добротой!.. Нет, она не возьмет у них ни цента. После смерти Харлана она привыкла бороться с трудностями в одиночку и не собиралась изменять своим привычкам.

Положив ноги на журнальный столик, Норма спокойно допила свой бокал и вдруг испытала непреодолимое желание с кем-нибудь поговорить, чтобы заглушить, пусть ненадолго, одиночество, жгучее, как тлеющая головешка. Но с кем? Чей голос ей хотелось бы сейчас услышать? И тогда в постепенно сгущающихся сумерках она разглядела вдалеке мерцающий огонек, который становился все ближе. Норма взяла телефон и набрала номер своей сестры Элизабет, которая сразу же ей ответила. Стараясь держать себя в руках, она рассказала ей о том, что случилось с Синди, изложив официальную версию, за которую ей не было стыдно. Сестра, с ужасом узнав новость, спросила, как Норма себя чувствует и, вполне естественно, пригласила ее к себе на несколько дней. Растроганная приглашением, Норма сказала, что подумает. Пожалуй, это ей и было нужно – уехать на время, подышать другим воздухом, полюбоваться другим небом.