Жереми Фель - Матери [litres]

Начиная с этой постылой особы, которую она уже была готова навсегда вычеркнуть из своей жизни.

Вернувшись в гостиную, Норма включила телевизор и досмотрела документальный фильм про Бетт Дэвис, а потом переключилась на местный канал, по которому шел экстренный выпуск новостей. Чтобы немного расслабиться, она залпом осушила бокал белого вина, налила еще один и вышла из дома через заднюю дверь, чувствуя, как спиртное ударило ей в голову, постепенно снимая напряжение.

Совсем одна, не обремененная никакими обязательствами, она вознамерилась напиться и забыться сном.

Над головой у нее порхали козодои, предвестники сумерек. Не отводя глаз от экрана телевизора, который она продолжала смотреть через окно, Норма позвонила Грэму, забеспокоившись, почему он до сих пор не вернулся, и попала на автоответчик.

Она завтра же заглянет в квартиру Эмбер, чтобы проверить, все ли у него в порядке. А если понадобится, она силой заставит его вернуться домой.

Норма присела на подоконник и спокойно допила второй бокал, освобождаясь от докучливых мыслей и прислушиваясь к убаюкивающему шуму ветра в стеблях кукурузы.

Между тем по телевизору диктор объявил, что в реке, в пятнадцати километрах от дома Нормы, был обнаружен труп подростка. Она расслабленно припала к стене. Отправленный на место происшествия репортер сообщал, что, судя по предварительным данным следствия, тело пролежало в воде несколько дней.

О личности жертвы не было сказано ни слова.

Окажись это Томми, ее телефон уже зазвонил бы – Герберт сразу бы ее проинформировал.

Но это точно не ее сын – он научился плавать в шесть лет и утонуть никак не мог.

Томми, где бы он сейчас ни находился, жив и здоров.

И все же Норма почувствовала боль вроде той, которую испытал этот бедный паренек, у которого легкие были заполнены водой, и той, которая много лет назад сразила Альму Каннингхем. Потому что она знала: ее телефон непременно зазвонит – это лишь вопрос времени.

Обливаясь потом, вся дрожа, она побрела к кромке поля.

Там она принялась безудержно кричать, пытаясь выплеснуть из себя всю злость, всю слабость, забыв про стыд и необходимость держать себя в руках; в ее поведении было что-то звериное – то, что лежало на ней тяжким бременем, от которого она никак не могла избавиться и которое все сильнее придавливало ее к земле.

Подняв голову, она заметила, что Синди стоит у окна своей комнаты, потревоженная, как видно, ее исступленными криками.

Не успев помахать ей рукой, Норма вдруг почувствовала, что в доме есть кто-то еще: этажом выше, в комнате Томми, за наполовину задернутыми шторами пряталась мрачная фигура.

Хотя до дома было довольно далеко, она знала наверняка, что это не ее сын. Этот кто-то был сильнее и старше, и лицо у него было очень бледное. А еще улыбка, которую она, как ей показалось, разглядела в полумраке…

Чужак. Воспользовавшись их отсутствием, он проник к ним в дом.

Норма в панике кинулась к двери на кухню, крича, чтобы дочка не выходила из комнаты, – и взлетела на третий этаж.

У двери в комнату Томми она застыла на мгновение, сообразив, что ей даже нечем защищаться.

И так, с голыми руками, но готовая дать отпор любому, кто возникнет у нее на пути, она, затаив дыхание, открыла дверь.

В комнате было душно и пахло затхлостью. Норма заглянула под кровать, распахнула шкаф, посмотрела за дверь – никого.

Тем не менее, не собираясь отступать, Норма обшарила остальные комнаты на этаже, но все напрасно. Тогда она вернулась в комнату сына и плотно задернула шторы.

Откуда же тогда взялось это видение? – недоумевала она, осматривая место, где только что стояла.

Она сошла с ума. Все эти напасти, обрушившиеся на нее одна за другой, вконец помутили ее разум.

Зашуршали крылья – она вздрогнула.

Это оказалась ворона, обычная ворона, – Норма не отводила от птицы глаз, пока она не присоединилась к другим воронам, рассевшимся на ближайшем к дому дереве. Судя по их безмятежному состоянию, они словно ждали кого-то под летним небом, которое становилось все темнее.

Как и жизнь, которая, как она догадывалась в глубине души, ожидала ее впереди.

«Неужели он превратится в серое сгорбленное чудовище с ломкими костями и будет являться мне в кошмарных снах? Одна мысль об этом внушает мне беспокойство и не дает спать».

Под действием «травки» слова затворника из Провиденса отчетливее выделялись на пожелтевшей странице и, оторвавшись от нее, вонзались в его мозг, точно острые копья.