Максин Чан - Восьмая личность

— Сегодня утром, — начинает она, — мой старший сын сказал, что я отдаю предпочтение его сестре. Вероятно, он прав. Моя мать поступала наоборот. Она ненавидела меня, а брату отдавала предпочтение.

Выздоравливающие от какой-нибудь зависимости часто ищут причины, объясняющие их зависимость. Ненависть матерей, жестокость отцов. Сломанные семьи. В результате эта боль побуждает нас, зависимых, к действию, и мы находим кратковременное облегчение в различных привычках. Для некоторых из нас химическое состояние, характеризующееся непреодолимой тягой, трансформирует наш недуг из дефекта характера в болезнь, своего рода медико-нравственный гибрид. В моем случае проблема, как я считаю, больше нравственная — это мое желание. И я изо всех сил пытаюсь контролировать его. Я оглядываюсь по сторонам, гадая, у кого внутри какие желания и насколько хорошо нам удается обуздывать их, когда они, будто дикая лошадь, встают на дыбы или несутся вскачь, поднимая пыль.

Когда я захожу в «Кабуки», метрдотель просить назвать имя.

— Розенштайн, двое на час дня, — говорю я, обращая внимание на его тонкую талию, на роскошный, идеально сидящий жилет.

С нашего обычного столика открывается вид на миниатюрный сад камней. Каждый дюйм садика ухожен, каждое деревце или кустик подстрижены. Я люблю наши ежемесячные обеды по пятницам. К сожалению, в прошлый раз нам пришлось его пропустить, так как Мохсин читал лекцию в Королевском колледже психиатров — его часто туда приглашают, и он с удовольствием ведет занятия.

— Ваш гость уже здесь, сэр. — Метрдотель улыбается. — Прошу, следуйте за мной.

Следуя за метрдотелем, я прохожу мимо висящего у входа вишневого кимоно из тяжелого шелка и прикидываю, что буду заказывать: на закуску перцы шишито, потом лосось в соусе терияки. Иногда мы берем на двоих крабовые роллы или скальные креветки, однако сегодня я намерен ограничиться двумя блюдами, потому что с болью осознаю, как увеличивается моя талия. Мой рот наполняется слюной, и я начинаю представлять веснушчатую красавицу-официантку, которая обычно обслуживает нас. Возможно, она и сегодня здесь, думаю я, ведь на мне новая куртка и она отлично сидит.

На обоих концах барной стойки, словно подставки для книг, стоят два официанта и вежливо кивают. За стойкой безвкусно одетый бармен. Мне виден край его трусов от Келвина Кляйна.

«Идиот», — ругаюсь я и тут же одергиваю себя. Этот нелепый всплеск зависти вызван ощущением старости — я чувствую себя старше своих пятидесяти пяти лет. Я тут же улыбаюсь самому себе и прощаю идиота.

Оглядывая зал в поисках Веснушчатой красавицы-официантки, я слышу голос Мохсина.

— Дэниел! — машет он мне.

Я сожалею о том, что он кричит и таким вот образом привлекает к себе всеобщее внимание. Я машу в ответ, давая понять, что вижу его, но все равно ищу глазами Веснушчатую.

Мы обнимаемся.

— Рад видеть тебя. Классная куртка.

— Спасибо, новая, — говорю я.

— Очень красивая. Можно подумать, что ты хочешь произвести впечатление на одну симпатичную официантку.

— Ты видишь меня насквозь.

— Моника снимет с тебя шкуру.

— Моника не узнает.

Едва эти слова слетают с языка, как меня охватывают угрызения совести. Воспоминания об отце и его лжи до сих пор остаются источником боли.

Сев, я обнаруживаю, что в садике появился маленький фонтан: круглолицый Будда из серого камня, спокойный и довольный, над его объемистым животом — нефритовые бусы. Я смотрю на него и резко втягиваю в себя воздух, одним движением расстегивая ворот рубашки. Интересно, как он может быть так доволен собой, когда на его плечах такой груз? Я оглядываю ресторан и вижу, что большинство гостей очень сильно напоминают нашего веселого толстого приятеля.

— Как Моника? — спрашивает Мохсин. — Ведь у вас, ребята, скоро первая годовщина.

— Пятнадцатого сентября.

— Что-нибудь планируете?

— Моника составила список. Мне просто надо выбрать.

— Романтично. — Он смеется. — Вы все ходите на уроки свинга?

— Давно там не были, — отвечаю я и ощущаю приступ горечи.

Моя Клара любила танцевать.

Я познакомился с Кларой в восемьдесят шестом в одном бенефициарном фонде, где она помогала мне собирать средства для левых крайне левацкого толка. В тот период она находилась в годовом академическом отпуске, но, вместо того чтобы с рюкзаком мотаться по Европе или ловить кайф на каком-нибудь азиатском острове, предпочла трудиться на политические фонды. В двадцать три у нее уже был немалый опыт организационной работы. Будучи вторым поколением в семье коммунистов, впитав леворадикальные идеи с молоком матери, она была истинной дочерью своих родителей, которые симпатизировали Коммунистической партии США. В юном возрасте ее познакомили с Кастро, а с Марксом — когда она была еще меньше. Сбор средств стал второй натурой Клары; о том, чтобы не участвовать, речи не было. Она была борцом, который стремился творить добро для народа. По ночам я заставал ее за чтением, тайным и запойным, трудов Мао «Против либерализма», «О затяжной войне», «Выступления на Совещании по вопросам литературы и искусства в Яньани». Ноги подтянуты под себя, в руке сигарета. Я мог часами наблюдать за ней, как ее внимание сосредоточивается на важных словах, как она, будто кость, то и дело бросала в мою сторону улыбку.