Калья Рид - Разгадка [litres]

– Вы забываете, что до вас она была моей пациенткой.

Я вновь пристально смотрю на него.

– Вне стен Фэйрфакса вы знакомы с ее семьей?

– Нет! – моментально выпаливает он.

– Лжец. – На сей раз я озвучиваю свои мысли.

Мы пару секунд смотрим друг на друга. Я не собираюсь отступать. Он пришел в мой кабинет. Он сказал мне, что Наоми забирают домой. И должен объяснить мне все это.

Тим шумно выдыхает и трет переносицу.

– Родители Наоми… мои близкие друзья. Ее отец выразил обеспокоенность по поводу поведения Наоми. Я посоветовал ему поместить ее к нам в клинику, чтобы она прошла курс лечения. Предполагалось, что она пробудет здесь всего несколько месяцев и за это время поправится.

Я тяжело откидываюсь на спинку стула. Ощущение такое, будто меня пнули в живот.

– Итак, вы, – я изображаю пальцами кавычки, – оказали им услугу.

– Можно сказать и так, – осторожно говорит он.

– А ее родители просто купили время, чтобы решить, что с ней делать. Я права?

– Я этого не говорил.

– Вам этого и не нужно было делать. Я не идиотка, Тим. Ее родители ни разу не навестили ее. Ни разу. Более того, я не припомню, чтобы я когда-либо говорила с ними.

– Это ваше личное мнение, – резко бросает Тим. – Оставьте его при себе.

– Вы можете поставить его мне в упрек? Это их дочь. – Я бессильна скрыть презрение в своем голосе. – Значит, вы потянули за ниточки, чтобы определить ее сюда. И сделали то же самое, чтобы ее отсюда выпустить?

– Разумеется, нет!

– Разумеется, нет, – медленно повторяю я. – Ага, сначала мать Наоми определила ее в Фэйрфакс, поручив нам заботиться о ее дочери! А потом она же волшебным образом появляется и выписывает дочь, потому что ей так хочется!

– Только не говорите мне, как устроено это место, – резко говорит он. – Я проработал здесь намного дольше вас.

Упершись ладонями в стол, я наклоняюсь ближе и медленно говорю:

– Тогда и ведите себя соответствующим образом.

Его глаза сужаются, превращаются в узенькие щелочки.

Я хватаю со спинки стула свой халат и сумочку с пола. От злости во мне закипает кровь, и, если быть до конца честной, мне немного страшно. Я иду к двери.

Тим ерзает на стуле.

– Куда вы собрались?

Я ногой придерживаю дверь.

– Поговорить с директором учреждения, чтобы положить этому конец.

Тим снимает очки, осматривает линзы и вытирает их о свой белый халат.

– Наоми уехала вместе с матерью час назад.

Я, разинув рот, смотрю на него. Его безразличие ко всей этой ситуации говорит о многом. Лично я предпочитаю испытывать привязанность к моим пациентам, чем не чувствовать вообще ничего. Я не хочу превращаться в Тима Вудса.

Я смотрю на него с отвращением.

– Она не готова вернуться в мир. Будь вы настоящим врачом, вы бы, невзирая на свои отношения с ее родителями, сделали бы то, что ей на пользу.

Не заботясь о том, что он скажет, я выхожу из кабинета.

– Она всего лишь пациентка, Женевьева! И все! – кричит мне спину Тим. – Перестаньте относиться к ней как к родственнице!

Медсестра и два пациента останавливаются в коридоре и ошарашенно смотрят на Тима. Я игнорирую их всех. Я тороплюсь к выходу и по дороге ищу в сумочке ключи.

– Я просто хочу увидеть Наоми, – раздается низкий мужской голос.

Я замираю как вкопанная и вижу перед собой Лахлана Холстеда.

Я моментально забываю про ключи и спешу к нему. Я вмешиваюсь в его разговор с медсестрой.

– Вы говорили с Наоми? – нетерпеливо спрашиваю я.

Мне не до правил хорошего тона. Время работает против меня.

Он хмурит брови. Расправляет плечи. В карих глазах мгновенно появляется настороженность, словно имя Наоми – это своеобразная кнопка. Все самые сильные воспоминания Наоми так или иначе связаны с этим человеком.

– Нет. В чем дело? Где она?

Я уже собираюсь ответить ему, но замечаю, что медсестра за стойкой регистратуры смотрит на нас. Я отвожу его в сторону.

– Ее мать выписала ее сегодня.

Он бледнеет. На нем нет лица. Он стискивает зубы, закрывает глаза и отводит взгляд. На миг мне становится страшно, что он вот-вот взорвется и прямо сейчас устроит скандал.

– Лахлан, вы меня слышали?

Он кивает и поворачивается ко мне.

– Вы…

Я перебиваю его:

– Ее выписала не я. Я бы никогда этого не допустила. Я только что узнала, что мать забрала ее отсюда более часа назад.

Он проводит рукой по лицу.

– Вот дерьмо, – сердито шепчет он. – Так кто это сделал?

Мне хорошо знаком его взгляд. Слепой, устремленный в пустоту. Такой обычно бывает, когда человеком движет гнев. Он не остановится, пока не выплеснет свою агрессию.