Мальчишка раздражённо пыхтел, отшвыривая карту за картой, и тут снизу донёсся вопль отца:
‒ Сэм! Ну-ка быстро иди сюда!
Начинается! Папаша наткнулся на разбросанные вещи, и теперь будет распаляться по мелочам, словно из-за подобной ерунды дом вот-вот развалится на части, никак не меньше.
Вздохнув, Сэм нехотя поднялся с кровати, неторопливо добрел до дверей комнаты и вышел к лестнице, ведущей на первый этаж.
− Ну чё ещё?
Отец держал возле уха мобильник. На лице раздражение, багровые пятна на щеках и вздувшиеся сосуды на шее.
Сэм настороженно замер. Как-то слишком для не убранной на место куртки. А отец, ещё пару раз недовольно прорычав в телефон, отбросил трубку и опять уставился на сына:
− Я кому сказал? Быстро иди сюда!
Наверное, гораздо лучше было бы отступить, запереться в комнате, а пока отец ломится в дверь, вылезти в окно на крышу веранды, спуститься вниз по решётке, плотно обвитой диким виноградом, и бежать. Неважно куда, главное — как можно дальше. Если бы с интуицией у Сэма к тому времени всё было в порядке. Хотя…
И она бы не помогла. А, может, как раз наоборот — подвела, прорезалась, когда не надо? Но вместо разумных мыслей привела за собой волну неуправляемого страха, накрывшую мгновенно, с головой. До трепета в едва не подогнувшихся коленках. До липких ручейков пота вдоль позвоночника.
− Папа, − пробормотал Сэм, с трудом ворочая языком.
− Сюда, сказал, − повторил отец сквозь стиснутые зубы. Уже не столь громко, но пробрало до дрожи.
Сэм вцепился в перила и послушно шагнул вниз, не в силах оторвать взгляда от перекошенного злобой отцовского лица.
− Ты был сегодня в школе?
Сердце Сэма провалилось в желудок, в горле моментально пересохло, но он всё-таки пролепетал:
− Да. Ты же сам меня отвозил.
− Как же тогда получилось, что никто тебя там не видел?
− Не знаю. Я был.
− Где? — проорал отец. Так громко, что у Сэма заложило уши.
Или это не от крика?
− В школе.
Отец опять заорал, но Сэм уже не слышал слов, только видел широко открывающийся рот. В голове звенело, а отец всё орал и орал, потом дёрнулся. Сэм вздрогнул и отшатнулся. Но папаша бросился не к нему, а к лежащей на стуле куртке. Схватил её, тряхнул, потом стал мять свободной рукой, побагровел ещё сильнее, запустил пальцы в карман.
И снова широко раскрывающийся рот. Возле самого лица. А потом — чёрная, местами облупившаяся, кожа бумажника и побелевшие от усилий костяшки сжимающих его пальцев.
− Это что, я спрашиваю! — прорвалось сквозь заложенность в ушах. — Как мой бумажник оказался в твоём кармане?
− Я… не знаю, − отрывисто выдохнул Сэм. — Я не брал, − произнёс он тихо и вдруг, не удержавшись, истошно заверещал: − Я не брал! Это не я!
− Ах ты, ублюдок! — Мистер Адлер ухватил сына одной рукой, а второй, отбросив бумажник и загнув подол майки, принялся расстегивать брючный ремень. — Я тебе покажу, как воровать! Как делать из отца дурака!
Сэм судорожно наблюдал за резкими движениями пальцев, за игрой бликов на широкой металлической пряжке. Медная бляшка мелькнула в воздухе, вытащенный из петель ремень изогнулся по-змеиному, едва не коснувшись мальчишеской щеки. Сэм снова вздрогнул и как не в себе заверещал:
− Папочка! Не надо! Пожалуйста, папочка!
Но отец сгрёб его в охапку, бросил на диван и, широко размахнувшись, хлестнул ремнём поперёк тощей спины, открывшейся под съехавшей рубашкой.
Она приходила в школу раньше всех. Ей нравились пустые коридоры, закрытые двери и гулкое эхо. Пару лет назад Эмберли поймала особый кайф от всего этого. Нормально. Ведь кто-то тащится от перекура в туалете, кто-то от молоденькой учительницы, от косячка на троих за углом школы, а она — от подобного одиночества.
Можно было легко представить, что настал апокалипсис — уродливый городишко провалился под землю, и никто не выжил, кроме Эмберли.
Пожалуй, жаль было бы только Дерека. Классный он парень, хотя понятно, что всё безнадёжно — где он, а где она. Они на двух разных полюсах! У него крутая тачка, папочка-писатель и мамаша, главное занятие которой состоит в продвижении здорового образа жизни и воспитании четырех отпрысков. Дерек — самый старший, и от материнской опеки старательно отлынивает.
— Привет, — долетело до Эмберли, разрушая стоящую перед глазами картину. Или, скорее, портрет, который представлялся как-то уж чересчур легко и непростительно часто.
Это Ребекка ‒ тоже выпускница. Открыла свой шкафчик, достала учебники, а после хлопнула дверцей и ушла, оставив ключ в замке. Брелок в виде черепа мерно позвякивал в такт стихающим шагам.
Читать дальше